Трудность ее положения заключалась в следующем: паломники желали знать, какой хворью страдает монашка. Она ничего не говорила о себе, и тем возбуждала сильнейшее любопытство. Отец Давид тоже помалкивал, но был на вид здоров, и молва приписывала ему утрату кого-то из близких. А вот Аланис носила пустынный платок, скрывающий лицо ниже переносицы, и фантазия паломников не знала предела. Что там, под платком? Заячья губа? Беззубый рот? Дырка на месте носа? Родимое пятно на весь подбородок? Усы растут, как у мужчины?.. Ну, в чем твой недуг, сестричка? Покажи, не стесняйся. Все же свои.
«Джоакина бы сюда!.. – думала девушка. – Вот тоже был любитель…» И холодно, зло молчала.
Даже теперь – после ранения, гнилой крови и голода – телосложению леди Аланис позавидовали бы Праматери; волосы сохранили платиновый блеск, а руки – холеную шелковую гладкость. Потому интерес к ее болячке усиливался стократно. Что же выдумали боги, чтобы одним ударом разрушить такую красоту? Паломники перешли к решительным действиям.
– Ыыыыы!
Аланис проснулась от вопля, похожего на рев осла.
– Ыыыыыы!
Братец-идиот стоял над нею, сжимая в руке платок и выпученными глазами уставясь на щеку герцогини.
– Ы! Ы! Ыыыыыы!
Остальные тоже смотрели. Тощая девчонка ахала, горбунья молилась.
Аланис встала, схватила дурачка за горло и поволокла к фальшборту. Ужас сковал его и лишил силы. Парень не сопротивлялся, только пялился на дырку в щеке Аланис и орал по-ослиному: «Ыыыы!» Она прижала его задницей к доскам, надавила. Парень свесился за борт.
– Э!.. Ты это!.. Ты не! Не-не-не! – закричал старший брат.
Подбежал, замахал руками – но и все. Прикоснуться к Аланис он боялся.
В последний миг вмешался отец Давид:
– Миледи, будьте благоразумны!
Это вышло так странно, неуместно, не по-здешнему. Сработало, будто пощечина. Что вы делаете, герцогиня? О кого руки мараете?..
Она выпустила идиота, вырвала у него платок. Исподлобья глянула на братьев и зашептала скороговоркой:
– Моя беда-проклятье, сойди на тех, кто смотрит. Моя беда-проклятье, сойди на тех, кто смотрит. В зеницу впейся, меж веками влейся. В зеницу впейся, меж веками влейся. Скажу раз – уходи, скажу два – новый дом себе найди. Иии – раз!
Вмиг паломники отлетели подальше, сжались у другого борта, прячась друг за друга. Исключая отца Давида – тот и не моргнул. Аланис презрительно рассмеялась:
– Трусливые глупые человечки! На мне проклятье. Хотите посмотреть? Пощупать? Так чего ждете, подходите, насладитесь! А я уж выберу, кому из вас подарочек сделать.
Забормотали:
– Прости нас, сестрица… прости, не серчай…
Она повязала платок и ушла. Поискала щели, куда забиться, но не нашла ни одной. Села на носу, смотрела на кувшинки, распластанные по волнам. Рядом оказался отец Давид. Спросил:
– Видите фей, миледи?
– Простите?..
– Говорят, на листьях кувшинок живут озерные феи. Пляшут дивные танцы – глаз не отвести. Но увидеть может только чистый душою человек.
Она фыркнула.
– Нашли чистоту, отче!.. Лучше сами посмотрите, да мне опишите.
Он сказал:
– Вы красивы, миледи.
– Приберегите сострадание для этих… они нуждаются.
Но вдруг поняла: никакого сострадания в его словах.
– Священнику не к лицу ухлестывать за барышнями.
– А разве похоже на это?
Правда: похоже не было. Кажется, он и вовсе имел в виду не внешнюю красу, а нечто другое… из душевных материй.
– Зачем говорите это? Вы же не знаете меня.
– Знаю, что вы не находите покоя.
Ей сделалось не по себе, она переменила тему.
– Со мною теперь все ясно. А в чем ваша беда, отче?
Он только развел руками.
– Потеряли кого-то?
– Все мы кого-нибудь теряли, сударыня.
– Зачем же пустились в паломничество?
Он промолчал, и Аланис сказала с оттенком ехидцы:
– Я поняла: ради душевного совершенствования. Святой вы человек, отче.
– О, нет, миледи. Прямая противоположность.
Судно причалило в Южном Пути и, к великому сожалению, не было осмотрено воинами Ориджина. Оказалось, северяне еще не заняли берег Дымной Дали. Жаль: могли бы проводить Аланис прямиком к своему герцогу, а заодно устроить пару неприятностей скряге-купцу.
Пошли пешком. Аланис, имея полтора эфеса, попыталась нанять дилижанс или хотя бы телегу. Тщетно: никто не хотел ехать на север, прямо в когти нетопырям.
– Мы – паломники, божьи люди, – увещевал отец Давид. – Нас воины не тронут.
– Вас – да, – отмечали извозчики.