– Милорд, я побывал в лазарете и взглянул на курьера. Этот придворный хлыщ не вызвал никакого доверия, и я допустил, что письмо с предупреждением сфабриковано. Я хотел убедиться, что вы учитываете эту возможность, но не думал, что вы так поспешно измените весь план кампании.
– А Хортон, Блэкберри, кузены? Все советовали наступать!
– Я отвечаю лишь за свои слова, милорд.
– А вы, генерал-полковник? Почему вы молчали?!
– Вы часто поступали наперекор моим советам, милорд. Я решил, что лучше будет промолчать, чем советовать. Но надеялся, что вы настоите на своем.
По примеру Клыкастого Рыцаря Эрвину захотелось вскричать: «Тьма вас сожри!» – и грохнуть кулаком по столу. Но голосок не тот, о кулаке и говорить нечего.
– Какие они милашки! – шепнула альтесса. – А самое забавное: попробуй сказать, что они неправы.
В полной растерянности Эрвин онемел.
– Милорд, поймите нас верно, – сказал Лиллидей, как будто немного мягче. – Мы хорошо знаем, что вы бываете бескомпромиссны, когда считаете нужным. Но нортвудцы мало знакомы с вами и могут сделать ложные выводы. Сочтя вас малодушным, они выйдут из повиновения. В критический момент битвы, когда требуется полный контроль над войском, это может стать причиной поражения.
– Но они и не должны повиноваться. Ведь Крейг прав: он мне не вассал, а союзник…
Стэтхем презрительно искривил рот, Лиллидей фыркнул.
– Вы – герцог Ориджин, потомок Светлой Агаты, сын великого Десмонда и лучший из молодых стратегов. А Крейг Нортвуд – безголовый дровосек, который только и умеет, что махать топором. Вы должны руководить кампанией, или тот из вассалов, кого вы удостоите чести. А этому болвану должно хватить мозгов хотя бы на то, чтобы подчиняться.
Первая похвала от отцовских сверстников. Без дураков. Без намека на насмешку.
Эрвину стоило усилий не измениться в лице и ответить с положенным холодком:
– Благодарю, милорды. Но…
Он замешкался. Очень хотелось спросить, но не станет ли вопрос новым свидетельством слабости? Как вдруг он понял: полководцы пришли не затем, чтобы упрекать, а именно для того, чтобы дать совет. Действительно необходимый совет.
– Что теперь делать?
– Наступать, – твердо сказал Лиллидей. – Я был сторонником атаки, остаюсь и сейчас. Осознаю, что риск существует, но шансы на победу ныне слишком велики, чтобы от них отказаться. Потому нужно наступать, а при случае поставить Нортвуда на место. Он хотел в авангард – отдайте ему авангард, милорд. Пускай искровики собьют с него спесь.
– Наступать, – сказал Стэтхем. – Умней было бы, конечно, остаться в обороне. Но изменить решение дважды подряд – значит полностью лишиться авторитета. Это хуже, чем рискнуть. Наступайте, милорд. И молитесь Светлой Агате.
* * *
– Это вы, отче? Подъезжайте ближе, поговорим.
– Простите, милорд, я не хотел мешать.
– Я ехал молча рядом с молчащими хмурыми солдатами. Чему вы можете помешать? Моей тоске? Помешайте ей, прошу вас.
Подстегнув коней, Эрвин и отец Давид на десяток ярдов оторвались от эскорта. Лошади шли мягко и неспешно, нащупывая землю под рыхлым снегом. Дорога вся была запружена пехотой, стрелками, телегами с провиантом, возами полевых кухонь и лазаретов. Впереди шли полки Нортвуда с их обозами, следом – наемная путевская пехота и греи Первой Зимы, за ними – обозы Ориджина, а далее длинным шлейфом волоклись те, кто всегда следует за более или менее успешной армией: солдатские жены, маркитантки, ремесленники, цирюльники, перекупщики… Поток пеших людей и повозок растянулся на несколько миль. Дорога под ногами и колесами быстро превращалась в топкое месиво. То тут, то там телега увязала в грязи, и солдаты толкали ее, осыпая проклятьями. Кавалерия же съехала в поля, предпочтя снег болоту. Даже по снегу, двигаясь неспешным шагом, конница легко обгоняла пехоту и потом долгими часами ждала в месте будущего привала. Интересная беседа – единственное, что могло хоть как-то скрасить путешествие.
– Вы хорошо держитесь в седле, отче.
– Я много странствовал, милорд.
– И армейский быт вам не внове. Вы служили полковым священником?
– Случалось и такое.
– В какой земле, если не секрет? У какого лорда?
– Едва ли важны места и имена. Мне думается, важна лишь суть явления.
– И какова она?
– Ради наживы или самолюбия одни люди идут убивать других людей. Они берут в поход священника, о котором в мирное время почти не вспоминают, и велят ему молиться за успех массового убийства.
– И вы, устав от абсурда, бросили эту службу?
– Нет, милорд. В мире много абсурда, но таким его сделали Прародители и боги. Не мое дело перечить им. Лучшее, что могу, – попытаться понять.
– И поняли?
– Зачем нужны войны?
– Да, отче.
– Нет, милорд. Нашел только видимость ответа. Война создает драгоценности. Ей мы обязаны вспышками благородства, великодушия, сострадания, мужества, патриотизма. Все это редко встретишь в мирное время. Впору спросить: таится ли оно в глубине человеческих душ, или вспыхивает искрою в отчаянный момент, а затем бесследно гаснет? Но даже если так, этот миг немалого стоит.
– Но потом вы разочаровались в войне?