Лишь разумные свободны

«Там» мы вообще мало разговаривали, там мы были вдвоем, мы были вместе, нам было хорошо, а сейчас… Мы сидели рядом, мы могли даже рядом лечь, но с появлением кошмаров что-то изменилось в моем восприятии мира, и в мире Ревекки изменилось тоже, Бойзен разлучил нас вернее, чем тюрьма или смерть, хотя, вроде бы, все должно было оказаться наоборот — разве общие кошмары не должны сблизить людей, оказавшихся в страшном и необъяснимом мире?

Мы долго молчали, а потом Ревекка сказала:

— Это может продолжаться всю жизнь. Нашу жизнь. Сколько займет у Бойзена охота на Дьявола? Сто лет? Триста? Миллион?

— Надеюсь, — сказал я, — что вы не пошлете ему на подмогу еще одного отморозка? Или десяток?

— Эта идея обсуждалась, — спокойно сказала Ревекка. — Я не знаю подробностей, но мэтр Кошениль намекал на такую возможность.

— Кошениль? — переспросил я скептически, но Ревекка, видимо, не расслышала.

— Похоже, что идея не понравилась, — продолжала она. — Во всяком случае, о других мне ничего не известно. Ты тоже не встречал в практике похожих случаев?

— Нет, — сказал я.

— Как продвигается расследование гибели Бертона? — осторожно спросила Ревекка. — Ты общаешься с комиссаром Эшером?

— Никак, — сказал я. — Ни малейших зацепок. Для комиссара, я имею в виду.

— Ты все еще думаешь, что…

— Не надо об этом, — попросил я.

— Дин, уверяю тебя…

— Не надо… Пожалуйста.

— Никто из наших не убивал Рика!

Не нужно было ей настаивать.

— Конечно, — сказал я. — Это сделала ты.

— Я?

— Пожалуйста, я не хочу это обсуждать.

— Нет, говори, — Ревекка придвинулась ко мне, руки ее крепко сжимали мои запястья, я был сильнее и вырваться мне ничего не стоило, но я не хотел, я не пошевелился бы, даже если бы она угрожала мне пистолетом, лежавшим сейчас в тумбочке красного дерева слева от окна, я был уверен, что оружие именно там, в одном из верхних ящиков, Ревекка слишком часто бросала в ту сторону беглые, но вполне читаемые взгляды. — Ты три недели был со мной, ты был со мной счастлив и все это время воображал, что я…

— Я не воображал, Ревекка, — сказал я. — Сначала — предполагал. После разговора с Эшером убедился. В крови Рика не обнаружили никаких препаратов. Уверен, что и в моей крови их тоже не обнаружили бы. Я ничего не понимаю в химии… А ты виделась с Риком перед тем, как поехала ко мне.

Ревекка не пошевелилась. Не нужно было ей заводить разговор о Рике. Я не удержался, я хотел, чтобы она поняла простую вещь: убийство Дьявола — такое же зло, как убийство человека, убийство есть убийство, против кого бы оно ни было направлено, и потому у Бойзена ничего не получится, нельзя бороться со злом с помощью зла. Невозможно сделать черное белым, если мазать по черному черной краской. Это только в математике минус, умноженный на минус, дает плюс. Но минус, сложенный с минусом, все равно дает минус — еще больший, чем раньше.

— Я не убивала Рика, — сказала Ревекка, — но если ты думаешь иначе…

— Конечно, — сказал я. — Конечно. Конечно.

Я повторил это еще пару десятков раз — пока Ревекка не закрыла мне рот поцелуем. Может, этого я и добивался?

Мы перешли в спальню, оказавшуюся не такой, какой я ее себе представлял: это была маленькая комнатка, в которой помещалась кровать и встроенный шкаф с большим зеркалом, отражавшим все происходившее на постели, и все, что там действительно происходило в течение последовавших часов, было отражено и, наверно, погрузилось в память материала, и мне бы хотелось стать зеркалом, чтобы помнить, но я остался собой и уснул очень быстро, во всяком случае, я не ощутил никакого перехода — был в спальне, а оказался…

Не знаю, где я оказался. И не знаю — когда.

Но мне довелось присутствовать при гибели Князя Тьмы.

* * *

Я хватал ртом воздух, но воздуха не осталось, вместо воздуха была пустота, и легкие мои было пусты, и сердце было пусто, и я умер.

Ревекка рассказывала мне потом, что отчаянно перепугалась, вернувшись из ванной и обнаружив меня лежавшим на полу и, будто рыба, выброшенная на берег, дергавшимся и ловившим воздух широко раскрытым ртом.

Ревекка рассказывала мне, что в ванной ей вдруг отчаянно захотелось спать, она пустила холодную воду, чтобы не заснуть, и это, похоже, спасло ей жизнь. И мне тоже, потому что опоздай Ревекка хотя бы на полминуты, мне не помогло бы ни искусственное дыхание изо рта в рот, ни электрошок, который применили парамедики, приехав по вызову и найдя меня в состоянии клинической смерти.

В больнице я провел трое суток. Лежать под капельницей было скучно, за ширмой слышались голоса, и мое обостренное восприятие разбирало отдельные слова, но все это было неинтересно, и визиты Ревекки были не интересны тоже, что-то изменилось во мне, и эта женщина потеряла обаяние. Она говорила голосом, казавшимся мне прежде бархатным и обволакивающим, и я не понимал, что находил в скрипучем тембре и простонародных южных интонациях.