Лишь разумные свободны

— Не обижайтесь, — повторил он и отдернул руку, будто прочитал в моих глазах понимание, которого он не хотел и о котором, скорее всего, даже не думал. — Вас потому и выбрали на эту роль, что вы — единственный среди адвокатов Финикса — абсолютно не религиозны. Нужен был человек, для которого религиозные воззрения и целеполагания Бойзена оставались пустым звуком. Он ведь мог начать говорить. Деббинс непременно это использовал бы, он религиозен, для него Бог и Дьявол — святое. В отличие от вас… Понимаете?

— В общем, да, — кивнул я и налил себе коньяка, и выпил залпом — горло, естественно, обожгло, я закашлялся, и судья протянул было руку, чтобы похлопать меня по спине, но я замотал головой, протянутая рука повисла в воздухе, а потом медленно опустилась на колено — не на мое, к счастью, а на собственное колено судьи.

Я продолжал кашлять, будучи не в силах остановиться, и довел себя до такого состояния, что мне стало не хватать воздуха, я чувствовал себя, будто выброшенная на берег рыба, и не только коньяк был тому причиной.

Наконец я взял себя в руки — точнее, позволил себе вновь вернуться к разговору после паузы для обдумывания признания, сделанного судьей. Я ждал сопротивления, готовил себя к долгой дискуссии…

— Извините, — просипел я и для того, чтобы привести в порядок голосовые связки, отпил немного из бокала с апельсиновым соком. — Я, знаете, не большой любитель выпить…

— Да, — улыбнулся судья, — это мне тоже известно. Вы идеально подходили.

— Собственно, я поперхнулся не потому, что ваши слова стали для меня неожиданностью. Меня поразило, что вы признались сами, хотя я еще не дошел до аргументов.

— Аргументы? — насторожился судья.

— Если бы мы с Риком догадались раньше, — с горечью сказал я, — он бы остался жив.

— Догадались — о чем?

— Процесс должен был при любых обстоятельствах закончиться смертельным приговором. Именно поэтому убийства свои Бойзен совершал в штатах, где смертная казнь все еще не отменена. Он не был серийным убийцей, он был исполнителем — его тщательно готовили к акции, к казни его готовили, вот в чем дело… Кем был Бойзен на самом деле? Религиозным маньяком, и именно это в судебных заседаниях не должно было обсуждаться ни в коем случае. Кто был заинтересован в таком ведении дела? «Христианские паломники» — никто больше. А защитник нужен был, конечно, не религиозный, Деббинс не подходил, он протестант, в церкви бывает чаще, чем в суде. Он мог выжать из Бойзена признание, добиться психиатрической экспертизы или убедить присяжных, они ведь тоже люди религиозные, и борьба со Злом для них не пустой звук. Снисхождение. Религиозный адвокат мог его добиться. Адвокат-атеист — нет. Именно потому вы меня и выбрали.

— Я? — удивился судья.

— Вы. Кто еще?

Судья смотрел на меня изучающим взглядом — не скажу, что его поразили мои слова, но и равнодушным к ним он тоже не остался. Владеть собой он умел, профессия обязывала, но и я за годы адвокатской практики успел кое-чему научиться.

— Когда Рик докопался до семейной жизни Бойзена, — продолжал я, — у вас, в общем-то, не было еще причин беспокоиться, вы вполне могли — и сделали это — повернуть личные обстоятельства убийцы против него, а не в его пользу. Но в телефонном разговоре с этой женщиной, Анитой — она ведь не ждала звонка, и вы не ждали, а потому не успели ее подготовить, — Рик услышал кое-какие фразы, его насторожившие. О том, например, что она не опасается процесса, потому что судья не допустит… Тут она прикусила язык, но слово было сказано, а Рик был не из тех, кто мог не обратить внимание даже на мельчайшую деталь в разговоре. Вы узнали обо всем в тот же день, вот почему для вас, судья, мое выступление на следующее утро не стало неожиданностью. Я рассчитывал произвести эффект, а вы даже ухом не повели, я видел вашу реакцию, точнее — ее отсутствие, но тогда не придал этому значения.

Судья слушал меня по-прежнему внимательно, постукивая пальцем по колену, взгляд его ничего не выражал, кроме заинтересованности, и я понимал, конечно, что думал судья сейчас не о моих так называемых доказательствах, а о том, что необходимо предпринять, чтобы заткнуть мне наконец рот. Я не хотел, чтобы он придумал что-нибудь такое, против чего у меня не было защиты.

— А когда Рик стал копать дальше, — вздохнул я, — вы его убили.

— Вы все время говорите «вы», Дин, — мягко произнес судья. — Что вы, черт возьми, имеете в виду?

— Хорошее выражение «черт возьми», — усмехнулся я. — Совершенно бессмысленное. Нет никакого черта, который мог бы кого-то совратить, свести с пути истинного. Нет больше черта, Дьявола, Вельзевула, Люцифера. Вы ведь этого добивались?

— Говорите, — сказал судья, — я вижу, вы не остановитесь, пока не выложите все, что у вас за душой.