Лишь разумные свободны

— Конечно, — с иронией произнес Корней. — Приходит профессиональный астролог, над которой снисходительно посмеивается весь персонал, потому что ее гороскопы стали притчей по языцех, приходит и говорит: господа, «Альгамбра» погибнет, так утверждает некий Фарамон, а Фарамону об этом сказало расположение планет в созвездии Ольмейды… Кстати говоря, — добавил Яшмаа, — Ландовска так и поступила, если хотите знать. Единственный, кто обратил на слова Ванды внимание, это компьютерный автоответчик космопорта, зафиксировавшмй сообщение. И как должна была поступить Ландовска в таком случае?

— По вашей логике — неизвестно как, — пробормотал я. — Ведь поступки непредсказуемы. Она могла искать иной путь к спасению. А могла — с той же вероятностью и теми же последствиями для реальной ситуации — отправиться спать.

— Она бы и отпавилась спать, Максим, если бы не Грапетти. Лучано, в отличие от других, понимал, что, если вообще к чьему-то мнению стоит прислушиваться, то именно к мнению Фарамона… О том, что происходило потом, мы тоже можем пока только догадываться. Грапетти отправился на «Альгамбру». Этот поступок, согласитесь, немного напоминает ситуацию, когда в горящем доме спит в постели ребенок. А пожарные не подозревают о том, что где-то горит…

На мой взгляд, аналогия выглядела несколько иначе. Грапетти бросился спасать спящего ребенка, не имея предствления о том, где будет гореть, когда и что именно… Да и спас он, в конечном счете, не ребенка, а себя самого, и что же — в этом и заключалось проявление его свободной воли?

Должно быть, в виртуальном мире — на компьютерной плоскости, где зеркала подпрограмм с гулким шорохом отражали вовсе не то, что находилось на серой равнине, — можно было читать и мысли. А может быть, я произнес слух то, о чем подумал. Во всяком случае, Яшмаа прервал свой монолог и ответил на мой невысказанный вопрос.

— Свобода воли? Скорее всего, именно так. Думаешь одно, готовишь себя к этому, а в последний момент будто какая-то подсознательная сила толкает сделать нечто иное… С вами такое бывало, Каммерер?

Я хмыкнул. С мной такое бывало не раз. С каждым бывает такое. Поступаешь вопреки сознательному решению и долго потом мучаешься, особенно, если поступок оказывается глупым, нелепым или просто лишним. И почему, думаешь, я поступил так, когда хотел поступить иначе? На Саракше, помнится, когда мы с Экселенцем разбирались в завалах дел, оставшихся после гибели Огненосных Творцов, было принято решение о блокаде Промышленной зоны. Я был тогда молод и горяч, но после знакомства со Странником сдерживал свои порывы. Думал, что научился сдерживать. Что же толкнуло меня вызвать на связь главаря мятежников, до умопомрачения дурного Саву Дырявого и рассказать ему план блокады, так что вся его компания ушла в горы, и нам достался пустой заводик, приведенный в совершенную негодность? Я стоял пред пронзительными и беспощадными глазами Странника, взгляд распинал меня и размазывал по стене, Экселенц был в бешенстве, да я и сам бесился не меньше, потому что не понимал собственного поступка. Но нужно было объяснять, и я пробормотал, глотая окончания слов, что, дескать, интуиция подсказала, а сам я ни сном, ни духом… И Экселенц сказал, куда я должен засунуть свою интуицию, если она говорит глупости. «Молод ты еще интуицию слушаться, — сказал Экселенц. — Интуиция — это опыт. А ты еще дурак, и опыт твой мне известен.»

Возможно, что интуиция — это, действительно, опыт. Точнее, некая подсознательная переработка жизненного опыта, я небольшой специалист в подобных вопросах, давно отработанных в редуктивной психологии творчества. Меня это не занимало никогда. Но если интуиция — это опыт и не более того, что заставило Грапетти за минуту до столкновения бежать с «Альгамбры» в неизвестном направлении?

— Возможно, что он только за минуту до столкновения и понял, в чем именно заключалась опасность, о которой говорил Фарамон, — предположил Яшмаа, правильно истолковав выражение моего лица, а может, услышав эхо моих мыслей. — Предупреждать кого-либо или, тем более, предотвращать столкновение уже не было ни времени, ни возможности. Он спас себя, потому что понимал, что его гибель в таких обстоятельствах окажется бессмысленной.

— А гибель экипажа, значит, имела смысл? — пробормотал я.

Яшмаа поднял брови и оставил мой вопрос без ответа.

— Где же сейчас Грапетти? — задал я второй риторический вопрос, понимая, что ответа, как и прежде, не дождусь. Если бы Лучано находился в физической Вселенной, он — точнее, его компьютерный двойник — сейчас наверняка стоял бы передо мной.

— Верно, — кивнул Яшмаа. — Вы правы, Максим. То, что Лучано нет здесь, означает, что его нет в реальном мире.

— Он мертв? — вырвалось у меня.

— Жив, — покачал головой Яшмаа. — Иначе его ретранслятор уже разрушился бы. Собственно, из ситуации следует, что челнок так и не вышел из нуль-т.