Лишь только смерть разлучит нас (СИ)

Миновал февраль, март, в апреле солнце растопило снег и в начале мая всё вокруг покрылось лиловыми подснежниками — ургуйками, как называли их местные жители. А потом сопки вокруг Читы окутались сиренево-розовыми облаками цветущего багульника. Ледяная, морозная Сибирь, куда они ехали со страхом, исчезла. Зазеленела тайга, луга вдоль рек Ингоды и Читинки покрылись цветочным ковром. Первое лето выдалось жарким. Невдалеке от Дамской улицы было небольшое Банное озеро, названное так, потому, что на противоположном его берегу стояло три бани. Вода в нём была чистой, прозрачной и в летнее время прогревалась до самого дна. Банное озеро было местом, где декабристки любили проводить время, купаться, стирать бельё. Даже здесь, в далёком, чужом для них краю, они старались не унывать, получать хотя бы немного радости и удовольствия.

* * *

Летним вечером в дом к княгине Трубецкой пришли Александра Муравьёва и Мария Волконская. На дощатом чисто выскобленном и вымытом столе медленно оплывая, горела свеча. Женщины сидели напротив княгини на лавке, внимательно наблюдая за её действом. Екатерина Ивановна, макая перо в чернильницу, писала письмо не к родным, не к друзьям. Послание было к Бенкендорфу. Они, в который раз обращались к шефу жандармов, и просили его об одном: «…Позвольте нам присоединиться к просьбе других жен государственных преступников и выразить желание жить вместе с мужем в тюрьме».

Порыв ветра распахнул окно и бросил в комнату пригоршню лепестков отцветающей под окном черёмухи. Неяркий огонёк свечи затрепетал, едва не погаснув.

— Боже, до чего же ты дошла, Россия Николая, ежели женщина должна воевать за право жить в тюрьме! — не выдержав, сердито произнесла княгиня Волконская.

— Самое главное, Маша, чтобы и в этот раз нам не отказали, — попыталась успокоить её Александра.

— Иркутский губернатор не давал мне лошадей, когда я ехала в Нерчинскую каторгу. Угрожал, отговаривал ехать к мужу. Тогда я сказала ему, что Церковь наша почитает брак таинством, и союз брачный ничто не в силах разорвать. Жена должна делить участь своего мужа всегда и в счастии, и в несчастии, никакое обстоятельство не может служить ей поводом к неисполнению священнейшей для неё обязанности. Услышав это, губернатор перестал мне препятствовать, и отпустил с миром, видно понял, что есть над нами власть куда как выше Государевой — не отрываясь от письма, произнесла княгиня Трубецкая.

— Когда мне пришлось оставить на свекровь Катеньку, Лизу и Мишу, сердце моё разрывалось от боли, я понимала, что едва ли когда их ещё увижу. Но остаться в России и жить там, в прежней роскоши, удовольствии, но с убитой душой — не смогла. Я стремилась сюда, чтобы разделить страдания Никиты, и хоть немного облегчить его скорбь, — тихо промолвила Александра.

— Твои тебя поддерживали в твоём стремлении следовать за мужем. А мои родные не отпускали меня. Отец, провожая, крикнул в след: «Прокляну! Если не вернёшься через год». Да мне лучше заживо лечь в могилу, чем лишить мужа утешенья, а потом за это навлечь на себя презренье сына! — воскликнула Мария Николаевна. — Мы добьемся, чтобы наши семьи воссоединились. Пусть в бедности, но мы будем вместе!

Разрешение, жить с мужьями, было получено незадолго до перехода на новое местожительство в Петровский завод, или как его кратко называли — Петровка.

* * *

После прибытия в Сибирь Александра Муравьева хранила как зеницу ока стихи, которые ей передал Пушкин своему другу Пущину при ее отъезде из Москвы. Пущина доставили в Читу из Шлиссельбургской крепости пятого января 1828 года. Узнав об этом, Саша пробралась к деревянной ограде тюрьмы и через какую-то щель передала Ивану Ивановичу согнутый вчетверо лист с крылатыми стихами.

Александра стояла и ждала, пока он прочтет мелко написанные строки. Был лютый холод. Она зябко ежилась, но не уходила. Пущин читал и плакал. Через невероятные пространства и препятствия голос поэта дошел до него и сюда, в Сибирь. Сердечные и великие стихи говорили, что они не забыты, что о них помнят и сочувствуют. Позже, когда стихи Пушкина услышали все друзья Пущина по изгнанию, они высказывали Александре Григорьевне глубочайшую признательность за донесённые до них слова поэта, озарившие светом их мрачное заточение.

* * *

Постоянные волнения за любимых людей подтачивали Сашины силы. Горькие вести приходили с родины. Скончалась мать, отец впал в меланхолию и мистицизм. Тихо и мужественно оплакала она смерть маленького Мишеньки, который угас от скарлатины, вдалеке от нее, в России, несмотря на все старания и самоотверженность свекрови.