Лишь тот...

На пол дома, хозяев которого позавчера сожгли на общем костре, начали падать капли гноя и ошметки чёрных струпов. Снек действовал быстро и решительно, справляясь с каждой язвой за несколько движений. Ари действовал медленнее, и ему приходилось гасить рвотные позывы. Так или иначе, но им удалось справиться с телом человека за двадцать минут. Тот под конец уже в открытую орал во все горло от боли, но никаких эликсиров или обезболивающих трав.

— Ари, самогон!

Парень сбросил перчатки и подхватил графин, плотно заткнутый самодельной пробкой из деревяшки и тряпки. Налив в небольшую миску, он протянул ее Снеку. Тот смочил в самогоне тряпку и принялся протирать раны.

— У-У-У-У-А-А-А-А!!! — завопил мужчина.

— Терпи, — рыкнул Снек, прижимая руку к столу, на котором лежал больной.

Ари принялся помогать наставнику, стараясь не обращать внимания на крики и попытки больного вырваться.

Всё заняло около десяти минут. Снек не церемонился, в отличие от Ари, не привыкшего к таким работам. В итоге измученный раненный всё-таки получил свою порцию обезболивающего и успокоился.

— Теперь работаем светом, — ответил Снек и, начертив на груди больного знак Единого, кивнул Ари.

Парень взял в руки псалтирь и принялся читать молитву.

— Пресвятая дева, спасительница и целительница...

За всем этим действием у входа наблюдали Гош с Руди.

— Такими темпами местные быстрее передохнут, чем дождутся нашей помощи, — произнёс Гош.

Руди мрачно взглянул на паладина и тяжело вздохнул.

— Пойдем, нам надо заняться сортировкой, — произнёс воин и хлопнул по плечу воришку.

Выйдя из помещения, они направились к небольшой площади, которую окружали дома из серого кирпича, что местные делали недалеко от города.

Двухэтажные дома с открытыми настежь окнами. Кое-где всё еще висели чёрные тряпки, обозначающие, что внутри болеющие. Лестницы, ведущие на второй этаж с улицы, говорили о том, что в доме зачастую жило по несколько семей.

Под ногами у паладина и послушника была каменная мостовая. Раньше она была всегда чистой и опрятной. Её ежедневно протирали подошвами сапог и подолами длинных одеяний местные жители. Раз в неделю на улицы выходили заключенные и осужденные жители, которые с метлами убирали то, что осталось. Город всегда славился своей чистотой и опрятностью. Своими прямыми улицами и стратегией застройки.

Сейчас же, идя по улице, двое служителей церкви четко ощущали дыхание мертвого города. Ни тебе лавочников, ни обозов с товарами, никаких зазывал, в плохой день готовые хватать за руку и тянуть тебя к прилавку, лишь бы ты купил. Не было слышно местной лютни и традиционного протяжного мужского пения, так похожего на молитвы степняков.

— Еды... — раздался едва слышный голос из узкого прохода между двумя домами. — Прошу вас... хоть что-нибудь...

Руди повернул голову и обнаружил старика, замотанного в лохмотья. Лицо сухое, торчащие скулы, впалые щеки и заострившийся нос. Престарелый мужчина с красными глазами стоял на четвереньках и тянул руку.

Кисть и часть предплечья, что выступала из-под одежды, были покрыты чёрными пятнами, которые местами уже начали отваливаться, обнажая бледно-розовую плоть.

— У меня... у меня нету, — растерянно ответил Руди и повернулся к паладину. — Гош?

— Пойдем, — тихо ответил тот и, схватив за плечо воришку, потащил за собой.

— Гош, ну хоть сухарь или мяса кусок... — начал было Руди. — Он ведь подыхает. И неизвестно, что сожрет его быстрее. То ли черная язва, то ли голод.

— Мы идём на площадь. туда, где была церковь Единого, — произнёс воин, таща за собой послушника. — Слух о том, что в городе церковники, уже разошелся. Не могу сказать, что нас тут чтят и уважают. Нас не боятся и серьезно не воспринимают, но одно я знаю точно. Ни один южанин не станет спорить с тем, что у церкви лучшие целители. От южного моря до самых ледников на севере.

— Причем тут...

— Народ должен собраться вокруг церкви. Нам надо будет отсортировать их.

— Что сделать?

— Отсеять. Как гнилые плоды.

— В смысле?

— В прямом, Руди. В прямом, — мрачнея, ответил Гош. — Будут те, кого мы не сможем вылечить. Слишком слабы, стары или убоги телом.

— Мы не будем лечить стариков?

— Нет.

— П-п-почему? — возмутился воришка. — Разве они хуже? Или они в чем-то провинились?

— Нет.

— Тогда почему?

Паладин остановился, развернулся к Руди и положил руки ему на плечи. Глядя в глаза, он произнёс:

— Послушай меня. Это один из самых тяжелых моментов в нашей работе. Янтарный орден всегда был не просто частью церкви. Он был ее кулаком, дланью и... Армией, стражей... Всем. Пока церковные служители читали молитвы. Пастыри набирали людей и обращали в веру, настоятели управлялись с монастырями и готовили монахов. Пока те из церкви, кто не испугался политики, пытались сделать церковь сильнее... Мы всегда были там, где было трудно. Ковен? Янтарники. Чума? Снова янтарники. Поход язычных северян? Знаешь, кого послали...

— Догадываюсь, — буркнул Руди.