Лишенцы в системе социальных отношений

Многие дети лишенцев, которым не удавалось доказать отсутствие связи со своими родителями старательно скрывали своё происхождение. Благодаря этому им удавалось получать хорошую работу, поступать в средние и высшие учебные заведения, и даже вступать в комсомол и профсоюзные организации. Социальное происхождение таких граждан становилось известным только во время чисток, которые часто устраивались накануне или в ходе перевыборной кампании.

В феврале 1927 г. во время избирательного собрания на рабфаке Смоленского государственного университета было объявлено, что студент Макаров лишён прав голоса «как член семьи, эксплуатирующей наёмную рабочую силу». При этом известии из аудитории раздались удивлённые возгласы: «Позвольте, товарищи, он же комсомолец, как же его лишать права… Наконец, как он мог попасть на рабфак?». Председатель избирательной комиссии так ответил на эти вопросы: «Товарищи, тогда этих сведений не было. Вопрос о его пребывании в комсомоле и на рабфаке рассматривается»[543].

Во время чистки Смоленского государственного университета в марте 1927 г. из него был изгнан комсомолец Залецкий, который написал в анкете, что «его отец — учитель». На самом деле, как оказалось, его отец был до революции инспектором духовных училищ. Кроме того, Залецкий «женился на дочери лишенца, которой благодаря тому, что она вышла замуж за студента, удалось окончить школу и устроится на работу в качестве заведующей детплощадкой»[544].

Своё происхождение и родство молодым лишенцам помогали скрывать друзья и близкие, которые, если это вскрывалось, подвергались различным взысканиям. Весной 1930 г. во время чистки еврейского педагогического техникума в Смоленске из него была исключена студентка Фабер. Её отец оказался торговцем лошадьми, лишённым за это занятие избирательных прав. Брат Фабер «при чистке ВКП (б)… был исключён из партии как чуждый». Как выяснилось при чистке «социальное лицо Фабер скрывала её подруга, кандидат партии Певзнер, за это она получила от партийной ячейки выговор»[545].

Взрослые лишенцы при возможности сами помогали своим детям скрыть своё происхождение и тем самым обрести более высокий социальный статус. В 1928 г. священник села Ослянка Хиславичской волости Рославльского уезда Пушкин благодаря своей дружбе с членами местного сельсовета получил благоприятную для себя справку о социальном положении. После этого его дочь и сын поступили в педагогический техникум, и им даже выплачивалась стипендия. Однако в начале 1929 г., в ходе избирательной кампании, об этом узнали уездные власти. В результате дети священника Пушкина были исключены из техникума[546].

Однако не все дети лишенцев отрекались от своих родственных связей, ради обретения «места под солнцем». Более того, некоторые из них готовы были заступиться за своих родителей или родственников лишённых прав голоса. В начале 1930 г. в школе второй ступени города Почеп Клинцовского округа сын лишенца Лисеев, когда его пытались отправить на субботник, заявил: «Отца хлебозаготовками в деревне притесняют, а меня здесь субботниками»[547].

В начале октября 1930 г. была лишена избирательных прав жительница города Невель С. Л. Буракова. Основанием для лишения её прав голоса стало то, что три года она была замужем за крупным торговцем — лишенцем и находилась на его иждивении. После лишения Бураковой избирательных прав её совершеннолетние сыновья не только не отреклись от своей матери, но и направили в адрес Невельского горсовета «обязательство», следующего содержания: «Мы… граждане посёлка Локня Локнянского района Бураковы Илья и Хаим, рабочие пригородного хозяйства… даём настоящую подписку своей матери Бураковой Сосе Лейбовне… в том, что мы обязуемся её содержать на своём иждивении, высылая ежемесячно по месту её жительства на содержание соответствующие продукты питания, о чём и даём настоящую подписку»[548]. Рассмотрение дела Бураковой затянулось на несколько лет. 21 августа 1933 г. она отправила жалобу на неправильное лишение избирательных прав в Западный облисполком. В ней, беспокоясь за судьбу своих детей, С. Л. Буракова писала: «убедительно прошу ускорить разбор и выяснение т. к. данным недоразумением не могу жить совместно на старости лет с детьми рабочими, дабы не позорить их»[549].

Отчуждение между лишенцами и обществом сохранялось вплоть до отмены самого института лишения избирательных прав по социальным причинам. Даже те лишенцы, которые сумели как-то устроиться в бытовом и экономическом отношении, жили в атмосфере постоянного страха. Некоторым из них, в том числе тем, кто возвращался из ссылки после постановлений 1931 и 1934 гг., удавалось найти хорошую работу, которая давала возможность прокормить семью. Но это не снимало с них клейма изгоя. Как правило, такие граждане вынуждены были терпеть неприязнь и недоброжелательное отношение со стороны окружающих людей.