Лишённые родины

Однако мир, завоеванный Бонапартом, как оказалось, висел на волоске, который чуть не оборвался в апреле. Главнокомандующим французскими войсками в Италии теперь был Жан-Батист Бернадот; Бонапарт, ревниво относившийся к чужим успехам, добился через Талейрана, чтобы его отправили послом в Вену. Боевого генерала удалось прельстить высоким жалованьем — около ста сорока четырех тысяч франков в год; австрийцы выразили протест, но было поздно: второго марта Бернадот уже вручал свои верительные грамоты Францу П. Французов в Вене не жаловали, посол жил в своей резиденции практически на осадном положении, но и французы были настроены к австрийцам враждебно, а в окружении генерала оказался поляк, желавший отомстить за раздел своей Отчизны… Местные газеты раззвонили о том, что французский посол якобы запретил своим подчиненным носить трехцветную кокарду, чтобы не дразнить гусей; Талейран прислал Бернадоту письмо, которое тот воспринял как реприманд, вспылил и вывесил у здания посольства французский флаг… Дом тотчас окружила разъяренная толпа; зазвенели выбитые камнями стекла, а Бернадот подлил масла в огонь, выскочив на крыльцо с саблей наголо. Толпа устремилась на штурм; стоявшие на улице экипажи разломали, французский флаг сорвали и сожгли; потребовалось вмешательство австрийских войск, чтобы уладить конфликт, продолжавшийся добрых пять часов. Через два дня Бернадот покинул австрийскую столицу, а Директория уже собиралась отменить экспедицию в Египет. Однако всё разъяснилось, мир удалось сохранить… Мир с Австрией.

Бонапарт получил приказ как можно скорее отправляться в Тулон, где уже собрался крупный флот.

Талейран, обещавший поехать с генералом в Константинополь, разумеется, уклонился от этого, чем сильно его рассердил. Свободное место в карете Бонапарта заняла Жозефина, которую он считал своим талисманом; она проводит мужа до берега моря — но и только. Оба тяжело переживали грядущую разлуку; Жозефина опасалась за свое будущее: ей было ясно, что популярного генерала намеренно хотят удалить из столицы, и что с нею станет, если она лишится своего защитника и покровителя?.. Штаб выехал вперед; попутчиком Сулковского стал его тесть Вантюр, бывший переводчик при французском посольстве в Высокой Порте. Рано утром они сели в почтовую карету, остановившуюся неподалеку от дома часовщика Бреге на набережной Люнетт, где они на пару снимали квартиру. На середине Нового моста у кареты отвалилось колесо. Плохое предзнаменование…

— Мы не вернемся оттуда, друг мой, — печально сказал Вантюру Сулковский, обычно не склонный к предрассудкам. — Мы останемся в Египте.

Пассажиры ждали, пока хмурый, не выспавшийся возчик поставит колесо на место с помощью бродяги, обрадованного случаем заработать. Когда все снова уселись, Сулковский высунулся в окошко, бросил прощальный взгляд на Фонтан Самаритянки, на Лувр…

— Прощай, Франция! Прощай, Польша…

***

Шарлотта Карловна Ливен в «русском» придворном платье и усыпанном бриллиантами кокошнике шла по мозаичному паркету Большой церкви Зимнего дворца, неся на подушке из золотой парчи младенца, укрытого императорской мантией с горностаевым подбоем. По бокам от нее выступали обер-шталмейстер Лев Александрович Нарышкин и граф Николай Иванович Салтыков. Их задачей было вовремя подхватить ребенка, если, не приведи Господь, он соскользнет с подушки, но обоим перевалило за шестьдесят, и надежда на них была плоха. Впрочем, князь Безбородко не зря говорил, что генеральше Ливен надо было родиться мужчиной: поступь ее была тверда, а руки сильны. Ей доверили уже не первое царское дитя, она справится.

Евангелисты смотрели на нее из-под потолка; воскресший Христос возносился в небеса. Яркие лучи февральского солнца лились в круглые окошки купола, играя на позолоте пилонов, лепных украшений и скульптур.

Имя новорожденному было найдено больше года назад, еще до его зачатия. Часовой у Летнего дворца доложил Павлу Петровичу в самый день его воцарения, будто ему явился архангел Михаил… Возможно, солдат слукавил, желая выслужиться и получить на водку, но мнительный император тотчас дал обет: если у него родится еще один сын, назвать его Михаилом. Он велел сломать Летний дворец и в конце февраля заложил первый камень в основание нового — Михайловского. Мария Федоровна разрешилась от бремени двадцать восьмого января девяносто восьмого года, в половине четвертого ночи, о чем возвестили двумястами одним выстрелом из пушек. Вероятно, младенца этот грохот не слишком обеспокоил, поскольку на разводе император отдал при пароле приказ великому князю Александру: «Бог даровал нам сына, его императорское высочество, великого князя Михаила Павловича, которому и быть генерал-фельдцейхмейстером и шефом гвардейского артиллерийского батальона».