Лишённые родины

между генеральной администрацией Ломбардии, от имени ломбардского народа с одной стороны, и гражданином Домбровским, польским генерал-лейтенантам, от имени его соотечественников, предоставляющих ему свои услуги для обретения свободы Ломбардии, с другой стороны, подкрепленная генерал-аншефам Бонапартом, главнокомандующим Итальянской армией.

1) Польские части, образованные в Ломбардии, сохранят название вспомогательных польских легионов в Ломбардии.

2) Мундиры, знаки отличия и организация этих войск будут максимально соответствовать польским обычаям.

3) Для удовольствия ломбардского народа вводятся контрэполеты национальных цветов Ломбардии с надписью: Gli uomini liberi sono fratelli (свободные люди — братья); кроме того, офицеры и солдаты польских войск будут носить французскую кокарду — знак нации-покровительницы свободных людей.

4) Жалованье, пропитание и всё, что предоставляется французским войскам, будет общим для польских войск.

5) Генеральная администрация Ломбардии выдаст патенты офицерам и служащим оных войск, оставляя за собой право высказывать свои соображения об отдельных лицах, если сочтет необходимым. Оные патенты подлежат одобрению и подписанию генерал-комендантом Ломбардии, уполномоченным на то главнокомандующим Итальянской армией. 6) Ломбардский народ заявляет, что всегда будет смотреть на поляков, вооружившихся для защиты свободы, как на истинных братьев, а не как на иноземные войска; вследствие чего генеральная администрация официально предоставляет им права граждан Ломбардии, что не помешает им вернуться в свои дома, если потребуется, когда Ломбардия будет признана свободной и не будет находиться в состоянии войны.

Милан, 20 нивоза V года Французской Республики и I года свободы Ломбардии (9 января 1797 года).

ХII

Сильный ветер, взметавший колкие пылинки сухого снега, еще усиливал холод, хотя от мороза и так уже била дрожь. Все гвардейские полки в парадных мундирах с раннего утра выстроились на берегу Невы против здания Сената, подковой огибая черный крест Иордани; от берега к беседке за Иорданью разостлали ковры, на которых стояли кавалергарды; император и оба великих князя верхами были при войсках. От Зимнего дворца приближался крестный ход, с которым шли императрица, великие княгини и княжны, а также весь двор в парадных костюмах при шелковых чулках и туфлях, с непокрытой головой. Дамы тоже были без шуб, с простой вуалью на голове. По прибытии священного синклита к Иордани снесли знамена и штандарты для окропления их освященной водой, а после погружения святого креста был произведен троекратный беглый огонь. Началось дефилирование войска, и Адаму Чарторыйскому, окоченевшему в своем придворном костюме, казалось, что оно никогда не кончится. Конечно, все потрудились надеть теплое нижнее белье, но оно не помогало: руки и ноги онемели, ледяной холод пронизывал до костей, волосы, ресницы и брови покрылись инеем, зубы стучали. Не обращая внимания на торжественность ситуации, многие переминались с ноги на ногу или прыгали на месте, чтобы не упасть и не замерзнуть окончательно. Наконец, Чарторыйский не выдержал этой муки и ушел домой — казнить его за это не казнят, а здоровье дороже. Посиневшая Анна Федоровна проводила его беспомощным взглядом… После парада императорская семья поковыляла назад, к Иорданскому входу Зимнего; полкам была дана избавительная команда «разойдись!».

Подходя к лестнице, Павел заметил полоску белого снега на треуголке поручика, стоявшего в карауле.

— У вас белый плюмаж! — пошутил он.

— По милости Божией, ваше величество! — гаркнул тот.

— Что ж, я никогда против Бога не иду! Поздравляю тебя бригадиром! — сказал государь и прошел во дворец.

Товарищи поздравляли ошеломленного поручика, скакнувшего вверх сразу на пять чинов, думая про себя, что бывает же дуракам счастье, а тот ломал голову над тем, где и на какие деньги теперь покупать настоящий белый плюмаж и заказывать бригадирский мундир…

Хорошее настроение не покидало Павла во весь день. Вечером во дворец съехались придворные и старшие гвардейские офицеры с поздравлениями: на другой день было рождение великой княжны Анны Павловны. Император давал всем мужчинам целовать свою руку; отвесив глубокий поклон, поздравляющий становился на одно колено, прикладывался к государевой руке долгим и отчетливым поцелуем, а затем с таким же коленопреклонением подходил к императрице, после чего удалялся, пятясь задом — с риском наступить на ногу следующему в очереди. Когда к руке подошел Комаровский, адъютант великого князя Константина, государь весело спросил:

— Что, брат, справился ли ты, всё ли у тебя цело?

— Благодарю покорно, ваше величество, я совершенно здоров.