Лишние дети

Но я уже знала, чувствовала, что она умерла, как и обещала. С дверцы шкафчика пропал ее рисунок – медведь, который ей никогда не нравился. Она хотела, чтобы на ее шкафчике был ежик, а я никогда не могла понять – почему нам самим нельзя выбирать рисунки? Потом со стола исчезли все рисунки принцесс, Юлины карандаши и фломастеры. Во время тихого часа я поворачивалась и смотрела на Юлину кровать – с нее сняли белье и даже матрас. Кровать стояла голой, зияя железной сеткой, как бельмо на глазу. Так было и с Митей. От него тоже осталась только железная сетка на кровати. Исчезло все – полотенце в ванной, мыло, старые поделки, пылившиеся на шкафу. Зинаида Петровна делала вид, что ничего особенного не случилось. Но я не понимала, как она может так себя вести. Ведь именно она придумала для Юли дразнилку. Именно она разрешила всем ее дразнить. Может, Юля умерла из-за этого?

Я призналась Стасику, что чувствую себя виноватой перед Юлей. Ведь я выбросила ее рисунки, которые обещала сохранить. Но она сама меня об этом попросила. Наверное, не стоило ее слушать. Ведь рисунки лежали в коробке из-под конструктора и могли пролежать там еще сколько угодно. Но я их выбросила.

– Смотри, что у меня есть, – сказал Стасик. Он выложил передо мной на стол любимый Юлин фломастер, рисунок принцессы, оборванную наклейку медведя со шкафчика и остаток ее мыла.

Я смотрела на эти вещи, которые Стасик вытащил из мусорной корзины.

– Надо их похоронить, – сказал Стасик.

– Может, отдать ее маме?

– Мама здесь больше не появится. Они уже все забрали.

Мы со Стасиком зарыли Юлины вещи за верандой, у самого забора. Рядом с черепахой. Поскольку цветов еще не было, я собрала палки, ветки и положила сверху холмика, как велел Стасик. Самую большую палку он воткнул в землю. Мы каждый день во время прогулки приходили к холмику и рассказывали Юле о происшествиях. О том, что наболело, и о том, что нельзя рассказать никому. Если кто-то и был духом, живущим в нашей группе, то это точно Юля.

Чтобы нас отвлечь или просто так – не знаю, – Зинаида Петровна решила все же провести выпускной утренник. Но не ограничиваться стихами и песнями про первоклашек и школу, а поставить спектакль. И тогда я впервые порадовалась, что играю не главную роль, а как всегда не пойми что. Проталину. Костюм мне сделала сама Зинаида Петровна: здоровенный, неровно вырезанный кусок картона. И где только она его достала? На картон она приклеила веревки и привязала мне на спину. На проталину я точно была не похожа. Даже Зинаида Петровна это поняла. И сделала мне из картона ободок на голову с надписью «Проталина». Собственно, моя роль заключалась в том, чтобы переходить из одного конца зала в другой. Стасику досталась роль зайца, который менял шкурку с белой на серую. Уши ему выдали из новогоднего спектакля, белую шкуру изображал белый пуховый платок самой Зинаиды Петровны, а серую – соответственно, серый платок, который я точно видела на тете Кате, но воспитательница сказала, что она из дома его принесла и нечего задавать «глупые вопросы». Платок она заматывала на Стасике крест-накрест, и он становился похож на очень больного мальчика с картинки из книжки про войну. А если Зинаида Петровна завязывала платок двумя концами под шеей Стасика, то он походил на рыцаря, но никак не на зайца. Так что мы на заднем плане представляли странное зрелище – мальчик в пуховом платке и девочка с куском картона за спиной.

– Уши, – сказал Стасик.

– Что уши? – не поняла Зинаида Петровна.

– Уши у меня белые останутся? – уточнил Стасик.

– А где я тебе серые найду? – раскричалась воспитательница.

Светке досталась роль главного подснежника, и она хвасталась, что бабушка шьет ей специальный костюм, чтобы получился лучше всех. И она будет самым красивым подснежником.

Ленка получила роль Весны-Красны.

Наконец, настал день выступления. Светка действительно принесла роскошный костюм. Просто шикарный. Длинное белое платье, расшитое цветами. Венок из белых цветов. Ленкин костюм Весны-Красны казался на фоне костюма подснежника бедненьким и простеньким. Ленка расплакалась от зависти. Зинаида Петровна поджала губы, которых у нее и так не было от природы – две тонюсенькие линии, которые она усердно подрисовывала карандашом, плюя изо всех сил на грифель. Но когда она злилась, губы на лице и вовсе исчезали.

– Света, отдай свой костюм Лене, – велела она.

– Не отдам, – ответила Светка. – Бабушка придет на представление. Она для меня шила.

Тут даже мы со Стасиком стали прислушиваться, поскольку Светка впервые в жизни возразила воспитательнице. И впервые отказалась делиться с Ленкой, которую слушалась безоговорочно.