— Мам! Мам! Не плачь, пожалуйста! — В эту секунду мне стало максимально плохо оттого, что какая-то часть моей жизни разрушилась, и ее уже не собрать, и частью этого разрушения стал я.
— Я
не плачу, Андрюш. Я не плачу… — Мама врала, потому что я слышал, как она всхлипывала.— Мам, пожалуйста.
— Андрей, ты взрослый уже, поэтому я не буду тебе ничего советовать и говорить лишнего, просто знай, что ты можешь общаться с кем угодно, я
ничего тебе не скажу и не буду против… так как он твой отец… — Мама расплакалась.— Мам! — крикнул я
— У тебя там есть хотя бы что поесть? — спросила мама всхлипывающим голосом.
— Да, мам, конечно, —
наврал я, — не волнуйся.— Я тебя очень люблю, Андрей.
— И я тебя, мам. Очень сильно. Иди к Юле. Пожалуйста. Побудь с ней.
— Хорошо, дорогой, — грустно ответила мама.
— Пока, мам.
Я положил трубку и вернулся обратно в ванную комнату, где закинулся снова таблеткой ксанакса и умылся холодной водой. Потом вернулся в комнату, достал из сумки свежую одежду, надел голубые джинсы, свитшот с портретом Тома Уэйтса, кроссовки на голые ноги, взял из конверта двести долларов и вышел из квартиры.
В холле мне кивнул темнокожий консьерж, я кивнул ему в
ответ, а когда вышел на улицу, почувствовал горячий ветер и волнительное ожидание чего-то нового и неизведанного. Я не знал, куда идти, поэтому просто повернул направо и пошел вверх по улице, мимо открывающихся магазинов, палаток со свежей прессой, людей. Я оказался в потоке, который нужно было как-то понять и приспособиться к нему. Через десять минут я зашел в кафе, в котором сидело всего два человека. Они пили черный кофе и ели омлет. Я заказал большой сэндвич с курицей, банку «Доктора Пеппера» и большой стакан капучино. Сел напротив окна и пытался всмотреться через свое отражение вдаль, где стеклянные здания устремлялись высоко в небо.