Лишний свиток

— Анас, а ведь если подумать — эти двемеры выходят пацифисты, — протянул я.

— Заметил? — прищурилась ехидная мертвечина. — Вот я тоже сам только после встречи с тобой понял. Взрывное расширения пара, которого у них до даэдра… И метатели скорострельные, жуткие. И бомбы. Весь Нирн у них под ногами за считанные годы. Но — не делали. А оружие — мечи, арбалеты, прости Обливион! Баллисты, самодвижущиеся и самонаводящиеся, с плечами из двемерита баллисты!

— И электричество, — напомнил я. — Хотя, скорее всего, как побочный фактор той же сварки и всякого такого, — признал я.

— Именно. А паровое дыхание… выпускают перегретый пар, — перекатами костей захихикал мертвечина. — Да этим паром можно было засыпать стальными, каменными, да хоть деревянными пулями армии. От одного парового центуриона! А их сотни и тысячи… Кстати, Рарил: сферы в ряде модификаций имеют самовзводный, на пару, самострельный арбалет. Вместо руки. Но гарантирую — это срочное, не предназначенное изначальной конструкцией изменение! Не очень оптимизировано, и вообще — не слишком по-двемерски выглядит.

— Война с кенмерами, вынужденная милитаризация.

— Скорее всего, так. Ну да ладно, а теперь к тому, что не знают, по крайней мере широко, даже норды.

И выдал мне Анас такую информацию. Анимункули не покидают пределов городов двемеров. Ну, вроде как естественно и нормально: программы там и всё такое.

Сами они, кстати — зачарованные предметы. Тот самый сердечник — камень душ, созданный двемерами по неизвестному принципу. Душа в нём не разрушается, это раз. Душа в нём связана правилами, определёнными двемерами. Душа в ней способна к сознательной и осмысленной деятельности, в рамках прописанных программ. Этакие три правила автоматроники некоего Двемера Азимова.

Ну так вот, не покидают и не покидают. Бывает, оберегают города (которые упорно называют руинами, но это бред: это рабочие и предназначенные для жизни и производства города) как бы. Авотхрен, серия два. В Скайриме автоматоны НЕ МОГУТ покинуть подземелья, что Анас точно и достоверно установил.

И тут вот какой момент открывается. В двемерских городах жарко. Они все из двемерита разного вида — несколько “марок” металла. Но полностью. Посуда, мебеля там, стены пол и потолок — из металла.

Что как предположил Анас, а я согласился, прямо указывает на очень высокую теплолюбивость двемеров. То есть, изначально они начали зарываться, потому что на поверхности им было… холодно. Вполне возможный расклад, прямо скажем.

Ну да ладно, дело в том, что все движущиеся автоматоны двемеров, вне зависимости от сложности, охеренной продуманности и прочее подобное — на физике и механике. Сердечник, или камень душ, качает обливионщину и конвертирует её в механическую энергию, на которой и фурычит двемерский робот. Так вот, как ехидно отметил Анас, двемерские механизмы ОЧЕНЬ сильно чувствительны к понижению температуры. К повышению — не очень, а вот снижение температуры рабочих механизмов градусов до двадцати — уже начинаются проблемы. Хреново гнущиеся сочленения деталей, для начала. И систем отопления анимункули не имеют, только отвода излишнего тепла, на минуточку.

А при нуле — их просто клинит. Наглухо и надёжно. Двемерит хоть колдунский, но на температуру реагирует вполне физично. И тончайшая механика сочленений, ювелирно, микроскопически подогнанная — просто перестаёт работать.

Данный момент Анас установил экспериментально, в процессе научного куроченья двемерских механизмов. И об этом, вообще-то, выходило, что массово неизвестно. В противном случае, все двемерские города давно бы обнесли. А они не обнесённые, а маги радостно переплавляют металл автоматонов огнём и молниями, к которой у этих техномагических поделок максимальная резистентность.

— Прекрасная новость, — ехидно ликовал я. — Только Анас, я, как бы, не вполне морозилкин. Не умею, знаешь ли!

— Там много и не надо, — отмахнулся Анас. — План почувствуешь, в рамках твоих знаний — антиэнтропийный, выходит. Я ради такого случая даже заклинание покажу, — расщедрилась мертвечина. — Ну а дальше, со знанием, что такое “отрицательная температура”, как проявляется, у тебя выйдет какая-то очередная, безумная, но рабочая хрень, — довольно потёр он костяшки.

Я его энтузиазм параноисто не разделял… а зря. План, антиэнтропийоно-морозный, отчётливо почувствовал. Правда, ни черта у меня “морозной” или ледяной стрелы не вышло. Луч холода, вообще не видный в оптике вышел, я сам боялся представить, во что это такое жуткое моё буйное воображение конвертировало обливионщину плана. Но — работало. Листки исправно становились ледяными, вода замерзала.

В общем — хорошая штука вышла, не слишком энергоёмкая.

— Но против живых — херня, Рарил, — не преминул напомнить Анас, на второй день, когда я косплеил Мистера Фриза. — Максимум — лёгкий криоожог.

— Ваша дохлость продолжает поражать меня своими высотами констатации очевидно, — куртуазно ответствовал довольный я. — Анас, понятно, что это — инструмент, причём локального действия. Хотя, возможно, для чего-то ещё пригодится, — задумался я.