Иду в кухню. Тут восхитительно пахнет: Катерина Николаевна приготовила тосты с яйцом и ветчиной. За завтраком она спрашивает меня о том, сколько у меня уроков, не забыл ли я физкультурную форму и как дела у Ксюши.
Катерине Николаевне нравится Ксюша. Я приглашал ее в гости на днях. Это так здорово и необычно: приводить друзей в этот дом, как будто он мой, знакомить их с Катериной Николаевной, как будто она моя мама.
— Ксюша — твоя девушка? — спрашивает она.
— Нет, — смущаюсь. — Подруга. Она вообще встречалась с Антоном.
— Правда? Встречалась? А сейчас?
— Они расстались… Там долгая история. Ксюша фанатеет от «Звездных войн» и требует, чтобы Антон тоже от них фанател, но он не хочет.
Катерина Николаевна сочувственно кивает:
— Его можно понять.
— Но сейчас видно, что они оба несчастны друг без друга. Не знаете, как им можно помочь?
Я уверен, что Катерина Николаевна знает ответы на все вопросы. И она действительно дает совет, но в своем духе:
— Я думаю, Ксюше нужно дать количественные оценки своим чувствам. Одну оценку — радости от того, что Антон разделяет ее интересы, и другую — печали от того, что они теперь не вместе. Вычесть из первой оценки вторую, и если результат получится отрицательным, то принять его таким, какой он есть, и пойти мириться первой.
Не знаю, как объяснить Ксюше, что ее чувства — это математическая задача.
После завтрака собираюсь в школу. Прохожу к своему шкафу, открываю дверцы. Смотрю на рубашки: их теперь так много! Есть даже совсем новые, еще с ярлычками. Беру одну из новых, отрезаю ярлычок. Надеваю брюки. Укладываю волосы.
Смотрюсь в зеркало, поправляю шишку на цепочке. Я себе чертовски нравлюсь. Не знал, что могу так здорово выглядеть! Кто бы подумал, что моя жизнь может так круто измениться к лучшему?
Если бы полгода назад мне сказали, что я буду жить как сейчас, я бы вряд ли поверил. А ведь лет в двенадцать-тринадцать мне было еще тяжелее. Тогда Нонна и Рома были особенно жестоки со мной, а я стал уже достаточно взрослым, чтобы понимать: эта чертовщина не норма, и я ни в чем не виноват. В тот период я даже размышлял о самоубийстве. К счастью, эти порывы быстро проходили, но если бы в такой момент я, к примеру, стоял на крыше многоэтажки, то спрыгнул бы. Настоящая подготовка к самоубийству занимает время, за которое можно тысячу раз передумать. Сейчас я бы очень хотел иметь машину времени. Я бы обратился к тому несчастному мальчику из прошлого, поддержал бы его. Я бы сказал, что ему нужно потерпеть — и вскоре Вселенная обязательно подарит ему чудо.
У Нонны я больше совсем не появляюсь, да ей и плевать. Лишь однажды сталкиваюсь с ней на лестничной площадке — Нонна поднимается, а я выхожу из квартиры Катерины Николаевны. Я замираю от страха. Нонна рассерженно вздыхает, а потом напускает на себя беззаботный вид.
— Да ладно, расслабься. Мне нет дела до того, где ты спишь. — Она уточняет: — Пока ты отдаешь мне свою зарплату.
Нонна останавливается у двери. Смотрит, будто раздумывает: сказать что-то или нет. В конце концов сообщает:
— А вообще мы тут съезжать собрались.
— Что? Почему? Куда? — Я удивлен.
— Сдала квартиру, — небрежно говорит она. — Переезжаем к Юрке. Правда, без Ромки, съехал он уже. Так что запомни адрес. Может, хоть вспомнишь наконец о семье, когда надоешь своей крале и она выкинет тебя на улицу.
Я вспыхиваю, опускаю голову. А Нонна диктует адрес. Я не хочу запоминать его, противлюсь. Больше мне никогда не придется жить с Нонной под одной крышей.
Но именно из-за такого моего сопротивления происходит обратное: адрес прочно откладывается в памяти.
Дома проводим генеральную уборку. Катерина Николаевна разбирает на антресоли, собирает коробки и пакеты с хламом, которые я потом отношу на помойку.
Выбрасывая вещи, я замечаю в одной из коробок ту самую картину в треснутой рамке, которую видел, когда тайком пробирался в квартиру Катерины: девочка на стремянке тянется к солнцу.
Я не выбрасываю ее. Утаскиваю, прячу в комнату под кровать. Перед сном рассматриваю — и в углу замечаю блеклую надпись, которую раньше не видел. Это название: «Девочка и солнце». И все. Ни подписи автора, ни даты.
Я вглядываюсь в буквы, и вдруг меня осеняет: это же… почерк Катерины Николаевны? Да, точно: ее фирменная, немного странная буква «с» — в которой есть лишняя спираль. Она всегда пишет такую «с» в уравнениях с переменными. Я не видел, чтобы еще кто-нибудь так писал. Значит, и картину нарисовала она? Как она здорово рисует! Явно уделяла этому много времени… Но при этом ей не нравится увлечение Ярослава граффити и вообще рисованием. Странно.
Ощущение, что картину топтали. Это она сделала? Но зачем? Что же произошло? Почему она ее выкидывает? И где другие ее картины? Вопросов много, ответов нет. Я жду удобного момента, чтобы спросить об этом Катерину Николаевну.