Лишний_в_его_игре

— Но все-таки и я виноват, — продолжает Яр. — Думаю, я разочаровывал отца. У меня ведь никогда ни к чему не было способностей, я ни в чем не хотел развиваться. Хотел тоже стать врачом, но это желание не шло из глубины. Это было просто желание угодить отцу. Неискреннее. И он это чувствовал. Вот так получалось, что я всеми силами пытался не разочаровать его. А все равно разочаровал.

Ярослав умолкает, задумывается. Глубоко вдыхает воздух сквозь сжатые зубы и продолжает:

— Папа ушел к Тане, своей помощнице с работы. Она моложе их с мамой и совсем не идеальная. После развода папа продолжил со мной общаться и позвал меня в гости к ним с Таней. И я все пытался понять, чем у них дома лучше, чем у нас. Там все было проще, можно было расслабиться. Стол без скатерти, пакетированный чай, полуфабрикаты в морозилке. Засохший цветок в горшке с табличкой: «Полей меня!». Я смотрел на Таню и сравнивал ее с мамой. Ничего особенного, простушка. Но меня поразили ее… волосы. Они были живыми, постоянно находились в движении: то торчали, то закрывали лицо, то заправлялись за уши, то перекидывались набок. Может, все дело в волосах?

Я вспоминаю волосы Катерины Николаевны: черные, блестящие, гладкие, всегда уложенные аккуратно-аккуратно. Если Катерина Николаевна повернет голову, ни одна прядь не взбунтуется. Уверен, против таких волос бессилен даже ветер. Над ними просто не властны законы физики.

— Наверное, волосы входят в длинный список причин. Еще одной была футболка. В новом доме папа наконец-то мог надеть любимую старую футболку с потертым рисунком пальм. Мама запрещала ее носить и все грозилась выбросить. Когда я был у них в первый раз, на ужин купили курицу-гриль. Мы ели ее руками, — мечтательно произносит Ярослав, а я слышу урчание в животе: то ли у меня, то ли у Яра, то ли у обоих сразу. — Папа был в этой футболке. А у Тани прядь волос попала в кетчуп. Папа выглядел таким ужасно-преужасно счастливым… Меня это расстроило, но не рассердило. Злиться я стал позже. А тогда только винил себя и обижался. Знаешь, мои чувства… Они просто ходили по кругу.

Ярослав поднимает глаза, мысленно спрашивая, понимаю ли я его. Я киваю. Но наверное, я не могу полностью понять чувства Ярослава. Для этого надо пережить то, что он пережил. Но я вижу, что все, что произошло в семье Ярослава, — ужасная трагедия для него. И он до сих пор не может от нее отойти.

— Сначала я не верил, что он может уйти навсегда. Выдумывал оправдания. Затем понял, что он не вернется, и стал злиться — на всех: и на себя, и на маму, и на папу, и на его эту Таню. Как же я на нее злился! — Голос Ярослава дрожит так, будто все произошло вчера. — Хотелось просто ее убить. Взять в ее дурацкой кухне этот чертов горшок с засохшим цветком и бросить ей в голову! Ведь папа стал счастливым! С мамой и со мной он никогда не подавал виду, что что-то не так. Выглядел радостным. Но с Таней я понял, что все было показным. Он с нами жил словно по инерции, улыбался, шутил — не по-настоящему. А настоящим его сделала эта женщина с живыми волосами. Он не имел никакого права уходить из семьи. Бросать меня. Оставлять меня с ней . Это ужасное предательство.

Ярослав медлит, а затем говорит — резко, с болью:

— А я? Меня вообще спросили, чего я хочу? Я что, мебель? А ведь я бы сказал, что хочу остаться с папой. Но без Тани. Мы бы просто уехали и жили вдвоем. И никто нам бы не был нужен. Но папа почему-то так не считал. Он выбрал не меня, а ее. — Ярослав снова нервно откусывает конфетку. Протягивает часики мне. — Потом я стал размышлять: может, мне удастся его вернуть? Может, для этого мне нужно измениться или сделать что-то еще? Я решил стать лучше, лучше учиться, чего-то достичь. Чтобы он гордился мной, увидел, какой я, и вернулся. Но это не помогло. Я понял, что не работает ни-че-го.

Ярослав выдерживает паузу и продолжает:

— Проходило время, и папа все больше от меня отдалялся. Нет, он всегда платил алименты и сначала пытался быть образцовым «папой по воскресеньям». Забирал меня от мамы на выходной. Но с каждой встречей я видел, что все больше превращаюсь для него в обузу. Он поддерживал со мной общение не потому, что любил, а из чувства долга. И так наши встречи постепенно сошли на нет. Это был для меня новый удар: осознать, что папе я больше не нужен. И я будто упал в кроличью нору, как Алиса… Падал и падал… Затем вынырнул на поверхность, и все повторилось: неверие, злость, надежда, нора… Бесконечный круг.

— Как же ты справился? — спрашиваю я тихо.

Чувства, которые описывает Ярослав, очень похожи на те, что я испытывал из года в год, когда сталкивался с жестокостью Нонны и Ромы. Я это перерос, закалился, и теперь мне интересно, как другие справляются с этим бесконечным кругом.

— Я не знаю… Понадобилось время, наверное, — неуверенно говорит он. — Вырос. Немного забыл отца. Забылось, как я его любил. Он просто стал для меня чужим человеком. И сейчас я уже ничего к нему не чувствую.

Правда? Судя по всем этим эмоциям, нет. Он так и не простил отца.

— А как все пережила твоя мама?

Ярослав думает долго.