Лишний_в_его_игре

— А я больше и не угрожаю. — Мама пристально смотрит мне в глаза, задрав подбородок. — По крайней мере, больше это не пустые угрозы.

Я хмурюсь. Перевариваю услышанное. Смотрю на нее, тщетно пытаясь понять, говорит ли она правду.

— Я серьезно, Ярослав, — добавляет она, словно прочитав мои мысли. — Больше никаких денег. Ты у нас такой взрослый и самостоятельный, вот теперь справляйся сам.

— Я взрослый и самостоятельный только тогда, когда тебе удобно! — Я повышаю голос. Чувствую, что закипаю.

— Ну вот я официально заявляю: теперь ты самостоятельный во всем.

Я взрываюсь и кричу:

— Да? Тогда отдай мне ключи от бабушкиной квартиры, и я вообще съеду!

Вижу по лицу мамы: я самостоятельный не настолько. И это ее прокол.

— Ключей ты не получишь.

— Тогда я сам их найду!

Иду в прихожую, демонстративно громко хлопаю дверцами шкафчиков. Неаккуратно шарюсь на полках, мешающую мне мелочевку скидываю на пол.

— Ты что творишь? — возмущается мама, вылетая за мной следом.

— Сказал же, ключи ищу! Я от тебя съезжаю! Ты мне не указ!

— Ты не оборзел? Съезжалка не выросла!

— Куда ты дела ключи?

Мама хватает их с крючка на стене. Трясет рукой со связкой. Я тянусь за ней:

— Отдай!

Мама отступает на шаг:

— Ты не получишь их. И один ты жить не будешь.

— Дай сюда!

Мной овладевает бешенство, все вокруг как в тумане. Вся моя суть, весь мой мир сжался до единственной мысли: мне нужны ключи. Я должен их заполучить. Я готов на что угодно. И меня никто не остановит.

Мама прячет руку за спиной. Делает шаг назад. Она смотрит на меня с легким испугом — возможно, я сейчас выгляжу безумным и опасным, настолько я зол.

— Достала! — ору я. — Меня тошнит от твоих приказов! Тупая психичка, хватит срывать на мне свои обострения! Ты мне не нужна, не нужна! Ты мне теперь никто!

И я бросаюсь на маму, пытаюсь вырвать ключи. Она сопротивляется, не отдает. В ярости я толкаю ее к стене, так сильно, что она ударяется и… охает. Замирает.

Я сразу понимаю: что-то не так. Тоже застываю напротив нее. Мама медленно поднимает руку, трогает затылок. Подносит руку к глазам, и я с ужасом вижу кровь на ладони. За головой мамы — железный крючок для одежды.

Внутренности ухнули вниз, словно я в падающем лифте. Становится ужасно, ужасно стыдно. Что… что я сделал? Я не из тех, кто может поднять руку на близких, я таких презираю. А теперь мама из-за меня поранилась, но ведь это произошло случайно…

Мама все еще смотрит на ладонь. Она в ступоре.

— Мам, у тебя кровь, — неуверенно говорю я, подступая ближе. — Надо промыть, надо посмотреть, что там… вызвать скорую… Мам, ты слышишь? Ты меня слышишь?

Мамин вид пугает меня сильнее, чем кровь. Она будто ушла в себя. Может… удар вышел слишком сильным и что-то повредилось в ее голове? Мысль вселяет в меня ужас.

— Мам, что с тобой? — все зову и зову я. — Ты меня слышишь? Я говорю, надо пойти смыть кровь!

Наконец она словно пробуждается. Идет в ванную, нащупывает ранку, протирает ее чистым полотенцем, смоченным водой, затем — спиртом. Я же растерянно топчусь на пороге ванной, не зная, что делать. Мне страшно и стыдно, и это все, что я чувствую.

— Мам, сильно там? — робко спрашиваю я.

Мама разворачивается ко мне. Она снова такая, как всегда: уверенная и сильная. Мама, с которой всегда все в порядке.

— Ничего страшного, просто царапина.

— Мам, прости меня, я не специально, я не хотел… — чуть не плача, твержу я.

Она кивает:

— Я знаю. Это случайно. Я не сержусь.

Накатывает облегчение, и я малодушно убегаю в свою комнату. Мне тяжело сейчас смотреть на маму. Тему с переездом я решаю какое-то время не затрагивать.

* * *

На следующее утро — в воскресенье — меня будят вкусный запах выпечки и голоса, раздающиеся из кухни. Встав, сонно бреду туда и вижу маму в компании… Хмуря. Они бодрые и веселые, что-то пекут.

— О, Ясик! — Мама иногда в порыве нежности зовет меня так, но я этого не выношу. Особенно когда это звучит при других. — Мы оладушки печем! Сейчас будем завтракать.

Я мрачно смотрю на них. Во мне снова поднимается злость на маму.

Чего это она со мной сюсюкает? Наверное, специально: мстит за вчерашнее. И всю это блевотную сцену устроила только для того, чтобы меня позлить и лишний раз показать, какой Хмарин идеальный, а я — полное ничтожество. Но глубоко внутри зарождается другая мысль: она это не для меня. И вообще ее жизнь уже давно не вращается вокруг меня одного. Не удивлюсь, если она вообще все утро обо мне не думала, а только радостно пекла оладушки со своим Хмариным.

Я умываюсь, одеваюсь и выбегаю из дома, так ни слова и не сказав.

Погода плохая, а мне нужно где-то протусить весь день. Я звоню Никитину. Он отвечает, что уехал по делам. Маша сегодня помогает родителям, Рысев у бабушки, а Фиалкин на даче. Последней я звоню Лене. Она говорит, что весь день проведет на рынке с родителями. Вдруг где-то в трубке раздается знакомый смех.

— Рысев что, с тобой? — настораживаюсь я.

— Что? Нет, конечно, — быстро отвечает Лена. — Он у тети, с племянниками сидит весь день. Это кто-то мимо просто прошел…

— Ясно, — говорю я и прощаюсь.