Лисьи байки: современные рассказы

Барышева стала заваливаться назад, и жена поэта придержала ее за спину.

– Я ведь сама все это прошла. В молодости, когда была ему интересна. Все это. Он всегда был… был таким.

Лиза не хотела спрашивать. Ей надоели попытки уйти от ответа. Но измученная болезнью женщина сказала сама:

– И кто бы послушал меня всерьез? Разве может законный супруг насиловать свою жену?

– Сейчас… Сейчас он мучает кого-нибудь?

– Старость берет свое. Петр Сергеевич потерял всякий интерес к дамам ещё пару годков тому.

Курносая девушка могла устроиться гораздо раньше, подумалось Елизавете Васильевне.

– Божий суд, – повторила Барышева. – Скоро мне отвечать. Но сначала… я готова к суду земному. Сама я не могу, но вы поторопитесь. Приведите полицейского, следователя или судью. Кого-то, кому я смогу рассказать. Все эти годы… да, нынче я все расскажу.

Лиза не поменялась лицом. Не позволила себе радость – побоялась, что та в очередной раз сменится горечью.

Спустя час рассказывала об этом разговоре судебному следователю, раскладывала записки с угрозами, написанные почерком Барышева, добавила письма, пришедшие в редакцию от его жертв.

Следователь смотрел на то одним глазом, да нетерпеливо покусывал ус.

– Вы меня слушаете?

– Слушаю, – кивнул. – И слышу слова. И на бумаге тоже лишь слова. А фактов нет. Да и где им взяться, спустя столько лет.

– Да разве этого недостаточно? Вы же сами просили искать свидетелей, вот она, госпожа Барышева, главный свидетель! Ну опросите ее наконец, опросите других девушек, начните уже с чего-нибудь, начните следствие, заклинаю вас!

– Недостаточно оснований, – буркнул следователь и отвернулся, чтобы дама не видела его покрасневшего лица.

– Ах, не хватает? – Лиза топнула ногой. – Да что же вы такое…

Тут ее осенило.

– Вы ведь специально меня отправили вашу работу делать, знали, что никто не захочет жаловаться. А теперь на попятную идете, носом воротите… Эх, вы! А мне вас как честного человека рекомендовали.

– Да если бы я только мог! – не выдержал следователь, кивнул на стол. – Думаете, морочил бы вам сейчас голову? Но Барышев, Петр Сергеевич-то кто таков, вы понимаете?

Лиза молча собирала бумаги.

– Да его сам император не раз приглашал ко двору, книги подписывать! – Следователь услышал себя со стороны, удивился сам себе, насколько трусливо звучат его оправдания. Добавил сухо. – Я могу открыть хоть тысячу дел. Но прокурор ни одно из них не допустит до суда. Так мне сказали.

Лиза посмотрела в молодое лицо с жалостью и огорчением. И вышла из кабинета.

***

Елизавета Васильевна вернулась домой в прескверном расположении духа. Который день она обивала пороги, и в полицию ходила, и к другим следователям напрашивалась, намозолила глаза редакторам столичных газет, все без толку. Её слушали снисходительно, кивали, а после разводили руками. Читать бумаги или опрашивать госпожу Барышеву никто не собирался. Если закон слеп, общество воспевает подлецов как героев.

Павел Андреевич не находил себе места, наматывая круги по гостиной. Комната пропахла папиросами, на круглом столике стояла початая бутыль коньяку.

– Все пропало! Понимаешь ты? Это конец! – кричал поэт. Волосы прилипли к его влажному лбу. – Я ее уволю, к чертовой матери уволю. Как пить дать!

– Пашенька, присядь, ты меня пугаешь. – Лиза с порога следила за перемещениями супруга. – Что пропало? И кого, позволь спросить, ты собрался увольнять?

– Аксинью! Эту… эту блудницу словесную! С неё всё началось.

– Не смей! – твердо сказала Лиза.

Павел Андреевич наконец опустился в кресло, ударил по подлокотникам, снова вскочил.

– Ах, не сметь? Моей карьере конец! Они отказались выпускать мой сборник, в последний момент! Раз, и отказались. Мне теперь в литературу вход заказан, ни один издатель теперь со мной дел водить не хочет. Ты говоришь мне не сметь?

– Девушка здесь ни при чем…

– Да как же! В уши тебе наливала, а ты и рада верить. И ведь просил тебя, заклинал: ну не лезь ты, любимая, не связывайся с Барышевым, ни к чему тот скандал. Так нет же, уперлась! Как бес в тебя вселился, право слово. В сыщика она играет, в репортера! А мне, скажи на милость, теперь как, мне-то?

Никогда раньше он на неё так не кричал. Она всегда считала черты его лица привлекательными глазу и не могла помыслить, что однажды злость исказит их до безобразия. Смотрела на летящие капельки слюны из набитого бранью рта, и внутри все закипало.

– Да как ты можешь такое говорить?! – Лиза взмахнула руками. – После всего, что я тебе рассказала, после всех доказательств. Ты скажешь, что я поступала не по совести?

– Да кому какой прок от твоей совести? Это Барышев, как ты не понимаешь? Я вырос на его книгах, весь Петербург, да вся Россия выросла на его книгах! Ты не с ним борешься, а с народной любовью. Когда они слышат его имя, то даже не о нем думают, не о человеке. А об искусстве, символом которого он стал. И ты вознамерилась все порушить, даже не спросивши моего мнения.

Лиза отвернулась. Подошла к шкафам из красного дерева, прошла вдоль заставленных книгами полок. Провела пальцами по корешкам.

– Чему они тебя научили?

– Не понял тебя.