Лисья тень

— Мне кажется, что скоро тебя вытащат. Я не должен этого говорить, но я сразу узнал тебя, парень. Ты меня не узнал, конечно, но это неважно.

Погода вновь стала солнечной. Я сидел на травке, а на коленях у меня была моя ветровка, в которой, все так же укутанный, сидел кот. Да, это был бульвар Новаторов. То самое место, в котором я жил с ребятами. Под окнами вижу знакомую шерсть и знакомую морду, а из окна четвертого этажа выглядываю я, издавая это глупое: «Кс-кс-кс». Я невольно рассмеялся, поглаживая кота и глядя на самого себя, который сбрасывал ему кусочки порезанных сосисок. А потом я вдруг иду себе с учебы, с рюкзаком. В руках у меня ряженка, а под окнами все так же ходит кот, который провожает меня взглядом. Мне ничто не помешает открыть крышку, налить туда ряженки и оставить крышку где-то на поребрике, предварительно подозвав кота.

— Вытащат, — повторил кот, — вот только не знаю, будешь ли ты рад этому. Огромный груз ответственности свалится на тебя, но это не тебе решать. В конце концов, ты же знаешь, что если бы Яна или Саша умерли, ты бы их наверняка увидел.

Я кивнул. Это чуточку успокоило меня.

— Я к чему все это рассказываю, — стал заканчивать кот, выбираясь с моих коленок и спускаясь на травку, — в каком бы дерьме этот чертов мир ни погряз, парень, продолжай делать хорошие дела. Ему и так уже очень нехорошо.

Кот почти ушел, позволяя мне закурить сигарету, продолжая смотреть на то, как я делюсь ряженкой с ним же, но только ещё живым, однако развернулся

— Возвращайся «домой», как у тебя будет возможность. Коты поддержат любое твое решение, если ты скажешь, что говорил с Пушком. Вслух.

— Грядет что-то страшное?

— Ага. Но ты повеселись там, если сможешь.

— Спасибо, — сказал я куда-то в пустоту, пожимая плечами. Ни кота, ни домов, ни моего голоса уже не было слышно. Кажется, настало время просыпаться?

Или нет? Наверное, все еще нет. Я говорил, что у меня есть время подумать, ну и к чему же я пришел? Грядут перемены.

Пушок, ты сказал мне, что расскажешь о том, о чем Катя не сказала бы, но ты так же понял, что я самостоятельно пришел к этому выводу, без твоей помощи. Катя была жертвой. С самого начала все началось именно с нее. И эти ее слова все еще так же крутятся у меня в голове: «Нужно научиться жертвовать».

Яна все еще ищет меня. Я уверен в этом. Несмотря на то, что произошло, она все так же помнит обо мне, потому что я помню о ней. Мы дали друг другу слишком много обещаний, которые нельзя нарушать, потому что это было бы самым настоящим предательством.

То, что я вижу после того, как я засыпаю, — сон? Вряд ли. Мне стоило спросить кого-то там насчет этого, но я не думаю, что они смогли бы ответить мне на этот вопрос. Почему если во «сне» идет дождь — я не мокну? Я могу ощущать некоторые вещи или же явления, как и в реальном мире, но некоторые из них так же ощутить я не могу.

Есть и другие люди. Да, это я понял точно. Есть и другие люди со способностями, которых направляют сюда же. Та девушка, которую я встретил в коридоре, наверное, не исключение. Нас будут держать здесь, собирая о нас различную информацию. Держать в изоляции, чтобы мы не смогли усугубить ситуацию снаружи. Хотя, если верить Пушку, Кате, и остальным, — куда уж хуже?

Одного я не понимаю точно. Что имел в виду Пушок, когда сказал, что не знает, буду ли я рад свободе? Гадать бесполезно. Лучше ответить себе на вопрос, что бы я хотел сделать, когда окажусь на свободе? Наверное, мне бы хотелось первым делом выпить холодного какао «Несквик». Или увидеть Катю во сне за пределами больницы? Или, может быть, навестить родственников? Нет, сигарету. Наверное, я скурил бы сигарету. Кажется, здесь тоже бесполезно что-то решать. Вдруг это зависит не от меня?

***

Повествование ведется от лица Поль Волковой:

Вот и все. Сегодня тот самый день, когда мое пребывание в этих стенах наконец закончится. Все как «Дождь» и предвидел, они держат здесь людей со способностями, пытаясь их заверить в том, что на самом деле они отсутствуют, а людям приписывают различные диагнозы и закалывают тех до состояния овощей галоперидолом или феназепамом. Омерзительно. Поворот ключа, затем еще один, и еще один. Тяжелая дверь в мою палату открывается, и заходит доктор. Увы, без присутствия санитаров, а ведь может, это его и спасло бы? Шучу. То, во что превращается Дима, когда дело доходит до применения способности, — невозможно остановить. По крайней мере, так кажется мне. Мне было трудно поверить в то, что такое вообще может существовать, но когда-то он спас мне жизнь, находясь в том состоянии. По его словам, очень трудно сохранять рассудок, когда вместо твоего худого тела появляется груда мышц, а разум накрывает словно пеленой.

— Доктор, — улыбалась я, — вы сделали все, как я просила?