Лисянский

Больше месяца обследовал Лисянский со своими спутниками обширное побережье восточной части Кадьяка. Из гавани Святого Павла он направился мимо Чиниатского мыса в Игатский залив, оттуда в Угашескую губу, Кильдюнский залив, к гавани Трех Святителей и дальше. Всякое случалось в пути. Прихватывал шторм, но байдарки выдерживали, а путники промокали до нитки, на переходах частенько шел дождь, иногда со снегом, но путешествие не прерывалось.

В каждом селении делали остановку. Лисянский угощал старейшин-тайонов табаком, хозяев поил чаем, делился запасами вяленой рыбы. И всюду русский моряк не забывает внимательно изучать жизненный уклад алеутов, их нравы и обычаи, жилища и одежду, чтобы затем описать в своих записках.

Жилища алеутов, бараборы, незамысловаты и просты в устройстве. «Здешняя барабора состоит из довольно боль-того четырехугольного продолговатого помещения, с квадратным отверстием фута в три — около метра — для входа и с одним окном на крыше, в которое выходит дым. Посредине вырывается небольшая яма, где разводится огонь для варки пищи, а по бокам отгораживаются досками небольшие места для разных домашних вещей. Это помещение служит двором, кухней и даже театром. В нем вешается рыба для сушки, делаются байдарки, чистят пищу и прочее. Хуже всего то, что живущие никогда его не очищают, а только изредка настилают на пол свежую траву. К главному помещению пристраиваются еще небольшие боковые строения, называемые жупанами. Каждый из них внутри имеет свой вход, лучше сказать лазейку, в которую можно пройти не иначе, как нагнувшись и ползя на животе до тех пор, пока можно будет мало-помалу подняться на ноги». Но Лисянский не чурается алеутов, запросто останавливается в их жилищах, хотя это и не всегда приятно. В Кияикском селении его встречал сам тайон: «Они вынесли меня на руках с байдаркой на берег. В тайонской бараборе я пробыл около двух часов, с удовольствием занявшись рассматриванием разных редкостей. С великим трудом мы могли попасть в помещение, которое кадьякцы называют жупаном. Хотя внутри оно и довольно просторно, но двери или лучше сказать лазея так узка, что я принужден был, просунув сперва голову и руки, влезать в нее ползком. На Кадьяке жупан служит гостиной, баней, спальней, а иногда и могилой. Вокруг этого помещения, исключая отверстие, лежали не слишком толстые бревна на расстоянии 3 футов 3 дюймов (около 1 метра) от стены. Это пространство устлано лавтаками (невыделанной кожей) и рогожами, а бревна служат вместо изголовья. Всякому покажется весьма странным, как можно взрослому человеку улечься в столь коротком пространстве, между стеною жупана и вышеупомянутыми бревнами, но для здешних островитян длиннее постели не нужны, ибо они спят скорчившись, так что колена достигают почти до самой шеи, а по большей части лежат на спине».

Едва заслышав о чужой беде, русский офицер тут же отзывается: «Прибыл в селение Езопкино, где за дурной погодой принужден был ночевать. Пополудни Калинин ездил в ближнюю губу, а я, между тем, узнав, что в селении Аникинском господствует голод, от которого шесть мальчиков и одна старуха уже померли, отправил туда на своей байдарке сушеной рыбы и китовины».

Наблюдая жизнь кадьякцев в десятках селений, мореплаватель не скрывает и своих грустных выводов: «Вообще можно сказать, что кадьякцы не имеют ни малейшей склонности к соблюдению чистоты. Они не сделают лишнего шага ни для какой нужды. Мочатся обыкновенно у дверей в кадушки, множество которых стоит всегда наготове. Эту жидкость они употребляют для мытья тела и платья, а также и для выделки птичьих шкурок. Правда, как мужчины, так и женщины большие охотники до бань, но они ходят в них только потеть, если у кого голова слишком грязна, то он моет ее мочей. Впрочем, платье надевают прежнее, как бы оно ни было запачкано».