Лисянский

— Вот жалость, — искренне огорчился и посочувствовал Повалишин, — время-то уходит. — А соплаватель-то наш, Крузенштерн, видимо, более удачлив. Нынче летом встречал я в Ревеле его земляка Беллинсгаузена. Так он сказывал, будто Крузенштерну сразу после вояжа было обещано министром Чичаговым издать его записки на казенный кошт. Беллинсгаузен пояснил мне, что Крузенштерн второй год сидит в своем поместье и сочиняет записки. — И вдруг погрустнел. — Кстати, вам ведомо, что камергер Резанов скончался в Красноярске, по пути в Петербург с Аляски?

— Слыхал, царство ему небесное, — перекрестился Лисянский.

Повалишин склонил голову, они ненадолго замолчали.

Кивнув на стол, где рядом с рукописью лежали большие листы с рисунками, Повалишин спросил:

— Сие никак ваши зарисовки о вояже, Юрий Федорович?

Они подошли к столу. На листах ватмана были тщательно вычерчены бухты, острова, мастерски сделаны эскизы приметных мест побережья Америки, искусно выполнены рисунки предметов обихода, одежды племен, населяющих ее берега. Повалишин знал, что большинство из них командир выполнил во время кругосветного плавания.

— Полагаю, читателю будет сие небезынтересно. Самое лучшее — однажды увидеть предмет описания, — пояснил Лисянский.

— Право, такое издание надобно поскорее выдать в свет, ведь российский читатель любопытен до всего нового. Тем паче по нашему следу кругом света «Нева» вновь отправилась в Америку, а прошлой осенью ушла на Камчатку «Диана» лейтенанта Василия Головнина.

— Не ведаю судьбу своего детища, Петр Васильевич, — задумчиво проговорил собеседник. — На неделе повторно отправлю в Адмиралтейство, — и, помолчав, добавил: — Ежели опять будут волокитить, намерен на свои средства издать.

— Однако сие весьма накладно, нелегко придется.

— Верно, Петр Васильевич, мы с супругой всё посчитали. Я ведь в отставку собираюсь. Однако для меня кругосветный вояж и память о нем — дело всей жизни. Тут ничем поступаться негоже…

Повалишин встрепенулся:

— А ведь и я подумываю грешным делом об отставке, Юрий Федорович.

— Что так вдруг?

Повалишин грустно улыбнулся:

— Откровенно, Юрий Федорович, теряется смысл нашей службы. Вспомните, два года тому назад, возвращаясь в Кронштадт, мы имели неприятелем французов. Нынче они наши друзья. А британцы со дня на день, глядишь, станут противниками. Надолго ли? Такие шараханья не к добру. И потом эти беспрерывные битвы — Аустерлиц, Пултуск, Прейсиш-Эйлау, Фридланд… Что приобрела Россия от них? Один позор и тысячи новых могил…

Он помолчал минуту-другую и закончил:

— С другой стороны, министерские реляции непомерно возносят аглицкие порядки, принижая достоинство русских моряков. Сие мне лично не по нутру…

— Пожалуй, я согласен с вами, Петр Васильевич. Как-никак мы люди военные. Однако не однажды размышлял я о превратностях воинских. В особенности после нашего штурма крепости тлинкитов на Ситхе. Вспоминаете? Там ведь головы положили и наши матросы, и супротивники… Смертоубийство — вот роковой смысл любой войны. Мне понятна и близка лишь идея защиты отечества от иноземных захватчиков, но неужто человечество обречено вечно заниматься взаимоистреблением? Позабыли божескую суть — «не убий».

После небольшой паузы продолжал:

— Что касается строевой службы, то нынче править ее непросто. Больше продвигается тот, кто способен прислуживать, а не служить. Кстати, из моих одноротников почти все уволились, а иные скончались безвременно. Недавно проводил в последний путь Василия Кожина. На кораблях плавает, пожалуй, один Иринарх Тулубьев.

Как и предчувствовал Лисянский, в Адмиралтейском департаменте рукопись оказалась у Никольского. Тот, следуя неизменным суждениям начальства, не утруждая себя, заключил, что «журнал остался почти таким же, как был прежде, и по множеству погрешностей против русского языка и слога никак не может быть издан в том виде в Морском департаменте». Не раздумывая, Лисянский ответил, что больше переделывать записки не намерен и «не может убавить ничего, что им написано». Вскоре рукопись вернули автору, и это ускорило решение покинуть службу.

«Записки Гидрографического департамента» в те времена справедливо заметили странный парадокс: «Крузенштерн представил Морскому министру I-ый том своих записок в 1809 году и в том же году они начали издаваться за казенный счет. С изданием Путешествия Лисянскому не посчастливилось. Он представил рукопись еще в 1806 году, рукопись неоднократно была возвращена автору. Сделав, наконец, издание на свои деньги в 1812 году, но Департамент купил только пять экземпляров, несправедливость видимая… Книга, впрочем, написана очень грамотно и заключает много хорошего».

В январе 1809 года Лисянский уволился со службы, а спустя месяц состоялся «Указ об отставке Ю. Ф. Лисянского капитаном I-го ранга».

Вскоре уволились в отставку Повалишин, Берх — по болезни. Подали рапорта об увольнении Арбузов, Коведяев.