Лисянский

Гревенс крикнул вестового, велел принести им чай. Пока вестовой бегал на камбуз за кипятком, заваривал чай, Гревенс впервые за три месяца совместной службы пристально разглядывал гардемарина «за мичмана». На судне ведь, как обычно, познаешь человека в деле. Во-первых, смотришь, как он правит вахту. Лисянский нес ее исправно и, как правило, без подсказок. Другой старший офицер не примет так грамотно шквал и не скомандует вовремя на паруса, как этот юнец. Дотошно вникает во все тонкости штурманского дела, прекрасно ориентируется в шхерных акваториях от Свеаборга до Гангеудда. Удивляет и его способность обходиться с матросами. На фок-мачте, где он расписан, обычно нет ругани и громких окриков. Боцман, что редкость, туда тоже заглядывает нечасто. Однако по всем позициям на фок-мачте управляются с парусами и рангоутом намного раньше предписанного времени, и, главное, все команды выполнялись «чисто» — без ошибок.

Вначале Гревенс не понимал, откуда истоки такого усердия и навыков матросов. Но потом, не сразу, исподволь понял главную суть. Лисянский не только знал, но и умел делать все, что положено делать матросу, то ли марсовому, то ли на фалах и шкотах. Нередко можно было видеть, как он ловко взбирается на салинг, быстро перебирает на пертах[26], не объясняет, а показывает матросу, как вязать или отдавать сезни[27] или работать с другой снастью. И еще подметил Гревенс его искренность и непосредственность с товарищами и какую-то непривычную обходительность с нижними чинами. Ни разу не поднял руку на служителей, более того, команды отдавал им, будто просил. Но делал это внятно, четко, быстро. Проглядывалась в нем какая-то душевная благость. «Быть может, он чересчур увлечен богословием. Потому и матросы лучше других его слушают», — подумал невольно Гревенс. Не пропускает ни одного богослужения, на полке у него рядом сочинения Ломоносова, Хераскова и Библия, которая разве что у иеромонаха имеется. В каюте в углу иконка Николая Чудотворца, и перед ней день и ночь зажжена лампада…

— Так что вам известно о Муловском? — спросил Гревенс.

— Немногое, то, что мне сказывал в корпусе Николай Гаврилович Курганов, — ответил Лисянский.

— Кто же не знает сего кудесника и любимца гардемарин, — оживился Гревенс, — быть может, он знает о Григории Ивановиче более моего, но, видимо, вам не все поведал за недосугом.

Вестовой принес чай в подстаканниках, Гревенс потрогал горячий стакан.

— Григорий Иванович опытнейший капитан. Знает не понаслышке моря Северное, Черное, Средиземное, корабли водит, почитай, полтора десятка лет. В те же годы определен он был в генеральс-адъютанты к графу Чернышеву, который, как известно, состоит, в свою очередь, наставником великого князя и наследника Павла Петровича.

Гревенс не спеша отпил чай и продолжал:

— Граф Чернышев — вице-президент Адмиралтейств-коллегии, издавна печется о делах флотских не на словах. В семьдесят шестом году на свои деньги оснастил корабль для плавания кругом света, но вояж тот не состоялся. Прошлым годом мы с Григорием Ивановичем вот-вот должны уйти бы к берегам камчатским, но и в тот раз не повезло.

Гревенс в раздумье помолчал, а Лисянский осторожно спросил:

— Какая же причина тому?

Гревенс пожал плечами.

— Сказывают, турки помешали, войну объявили. Каждый корабль стал потребен.

— Что же предполагалось достичь в том вояже?

Гревенс загадочно ухмыльнулся.

— Многое, уважаемый Юрий Федорович. Для того Адмиралтейств-коллегия наставление составила, с коим я ознакомлен был Григорием Ивановичем.

Лисянского разбирало любопытство, но он понимал, что, как и Курганов, его командир не вправе делиться многими сведениями, но он не удержался:

— И в чем же все-таки состояла суть ваших целей?

— Их было немало, главное же — утвердить права на земли российскими мореплавателями, открытые на Восточном океане. Нам предписывалось также исследовать острова, между Камчаткою и Америкой лежащие, острова Курильские и Сахалин.

Гревенс посмотрел в давно опустевший стакан, попросил еще чаю и, в свою очередь, спросил:

— Чем объяснить столь страстное любопытство к тому вояжу?

Лисянский несколько смутился.

— Задумки таю побывать в дальних странах заморских, поглядеть на тамошнюю жизнь народов.

— Сие похвально для офицера флота российского, тому и раньше примеров немало. Токмо прежде надобно отвадить неприятеля от берегов и рубежей Отечества, а вы молодцом держитесь в бою, — неожиданно перевел разговор Гревенс, — ядрам и картечи не кланяетесь, нынче я аттестовал вас на мичмана.