Лисянский

— Ваше благородие, ялик с «Надежды» следует из бухты!

Все быстро вышли на палубу. Из-за мыса к правому борту спешил ялик с четырьмя матросами. Привстав на корме, приветливо размахивал шляпой голубоглазый лейтенант Головачев. С кормы сбросили веревочный трап, Головачев ловко взобрался по нему, соскочил на палубу и сразу оказался в объятиях командира.

— Семь недель были в разлуке, — обнявшись вслед за Лисянским с товарищем, сказал Повалишин.

— А мы здесь уже три дня, пообвыклись, — сообщил Головачев, — «Неву» заметали еще вчера вечером, но стемнело, и посланный ялик вернулся ни с чем.

Пока «Нева», обогнув мыс, втягивалась в бухту, занимая место неподалеку от «Надежды», он рассказал стоявшим вокруг офицерам новости за полтора месяца.

После разлуки с «Невой» Крузенштерн решил идти не сразу в Японию, как было задумано, а на Камчатку.

— Наш капитан размыслил, что за многие месяцы в Японии компанейские грузы и товары сильно подпортятся и лучше сразу доставить их на Камчатку, — пояснил Головачев и добавил: — Потому «Надежда» и не заходила на Пасху, чтобы сберечь время.

По словам Головачева, на острове Нукагива живут в общем-то доброжелательные островитяне. Они каждый день приплывают к шлюпу, привозят бананы, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева. Все это они с удовольствием обменивают на ножи, зеркала, полосы железа, безделушки.

Среди островитян неожиданно оказались двое европейцев — англичанин Робертс и француз Кабри. Англичанин, с его слов, семь лет назад высадился с английского купеческого судна, матросы которого подняли бунт, а Робертс отказался быть с ними заодно. Здесь он женился на родственнице местного короля, и его очень уважают жители острова. Француз же, по словам Робертса, сам сбежал в силу каких-то причин с французского судна. Выяснилось, что отношения между ними были весьма неприязненными.

Оставшись вдвоем с Повалишиным, Головачев вполголоса сказал:

— Опять у нас, Петр Васильевич, свара затеялась между советником и командиром. По совести сказать, не нравится мне, что Крузенштерн высокомерие проявляет к Резанову. К тому же и офицеров склоняет, чтобы всячески принизить камергера. Особенно усердствует в том Ратманов.

Тем временем «Нева» стала на якорь неподалеку от «Надежды». Сразу же десятки островитян подплыли к шлюпу, предлагая бананы, кокосы для обмена на разные поделки — гвозди, бусы, куски тканей.

Лисянский отправился доложить Крузенштерну, и тот познакомил его с королем Нукагивы. Как и другие островитяне, он был обнажен, лишь на бедрах виднелась узкая повязка, а все тело испещрено татуировками и рисунками… Все последующие дни продолжался оживленный обмен товарами между островитянами и шлюпами. Лисянский сумел выменять несколько диковинок — морские раковины, веер, ожерелье из зубов акулы, резную деревянную чашку. Вместе с Резановым и Крузенштерном он нанес визит королю острова. Король и его многочисленное семейство радушно приняли русских моряков.

В заботах и пополнении запасов воды и продовольствия промелькнула неделя. Незадолго до выхода «Надежды» произошел крутой разговор Крузенштерна с Резановым… Началось вроде бы с небольшого недоразумения. Туземцы бойко обменивали свои плоды на предлагаемые им приказчиками Шемелиным и Коробицыным товары компании. Иногда в таких «торгах» участвовали и офицеры. Естественно, возникала стихийная конкуренция, часто не в пользу последних. Крузенштерн почему-то вдруг решил поручить мену товаров с островитянами лейтенанту Ромбергу и доктору Карлу Эспенбергу, а приказчикам запретил торговать.

Узнав об этом, Резанов, встретив Крузенштерна, недоуменно сказал:

— Хозяйственные дела напрочь не ваша компетенция, приказчики променивают компанейские предметы. — Резанов слегка усмехнулся. — Думается, это для вас не солидно и полно вам ребячиться.

Крузенштерн оторопело уставился на Резанова, лицо его стало пунцовым, и он вскрикнул:

— Как вы смеете мне говорить, что я ребячусь?!

— Так-то смею, сударь, — хладнокровно ответил посланник, — весьма смею, как я ваш начальник.

— Ха, вы — начальник? Да знаете ли вы, как я могу с вами обойтись?

— Нет, не знаю, — не теряя самообладания, ответил Резанов. — Быть может, думаете посадить под арест, как академика Курляндцева? Так матросы вас не послушают. Ежели коснетесь меня, то чинов своих лишитесь. Вы позабыли законы, видимо, и уважение, которые обязаны званию моему…

Посланник повернулся и ушел в каюту, но Крузенштерн кинулся следом за ним.

— Как вы смели сказать, что я ребячусь?! — кричал он, ворвавшись без стука в каюту. — Ну, погодите, я разберусь с вами на шканцах…

У него уже созрел план действий, и дальнейшие события следовали беспрерывной чередой. Выскочив из каюты, он приказал немедленно подать ялик и направился к «Неве».

— Ялик с командиром «Надежды» подходит к борту, — доложил вахтенный матрос Лисянскому.

Поднявшись на борт, хмурый Крузенштерн молча прошел в каюту командира.