— Как можно было поступить так со своим родным отцом, который разве что в лепёшку не расшибся ради тебя. Тебя одевали, обували, воспитывали, баловали, как ты сам верно заметил у тебя было всё. И одна единственная ошибка твоего отца враз перечеркнула все былые заслуги. Я понимаю, что произошедшее ужасно. Не просто ужасно, а сродни катастрофе! Но ты постоянно забываешь, что виновник этой катастрофы не твой отец, а сбежавший компаньон и зажравшийся клиент, посчитавший, что ему всё позволено. Твой отец пострадавшая сторона вдвойне – его предали не только на работе, но от него отвернулся собственный сын. Если у тебя нет, других каких-нибудь скелетов, как ты говоришь, то можем закруглять нашу беседу.
Девушка, вернувшись на своё место в углу дивана, нырнула под тёплую и уютную подмышку любимого мужа, который вместе с тёплым объятием шепнул, щекоча дыханием ухо: «Моя защитница. А за то, что ослушалась и влезла – накажу». Лисичкины уши полыхнули жаром, а ягодицы поджались из опасения, смешанного неожиданно с предвкушением.
Присутствующие в комнате все как один притихли, видимо переваривали перепалку Василисы и Виталика. Лиса уже было решила, что всё, отмучилась. Но не тут-то было.
— Василиса, - взяла слово Елена Тимофеевна, - ты мне вот что скажи дочь, что ты намереваешься делать, скажем, лет через десять или двадцать. Ты вообще задумывалась об этом?
— Мам, не считай меня дурочкой.
— Не дурочка говоришь? Странно, твои поступки говорят об обратном.
— Но мам, - попыталась возразить Лиса, но не вышло, так как Елена Тимофеевна не собиралась давать дочери такую возможность.
— Да я твоя мама Лиса. И как твоя мама я имею право высказать свою точку зрения относительно судьбы моей единственной дочери. Думаешь, я настолько чёрствая, что не понимаю твоих чувств? Напротив, очень хорошо понимаю. Но при этом я отдаю себе отчёт, что жизнь строится не только на чувствах. Когда Арсению будет пятьдесят - тебе всего тридцать, а когда ему стукнет шестьдесят – тебе сорок. У него жизнь пойдёт к закату, а ты будешь в самом расцвете.
— Кхм, - закашлялся присутствовавший тут же Арсений, которого едва не хоронить собрались, - Лена вообще-то я здесь. И помирать вроде как не обираюсь.
— А я и не говорю о смерти. Я говорю о разнице во взглядах на жизнь: её юный, полный надежд и твой состоящий из цинизма и жестоких реалий. Для неё самое время ходить с подружками на танцы, для тебя – отдохнуть с пивом на диване. Ей нужно работать, чтобы элементарно заработать на собственную будущую пенсию, тогда как твоя Сеня пенсия, прости, уже не за горами. Где ваши точки соприкосновения кроме постели?
— Мам!
— Лена!
— Значит так дамы и сын, - Арсений Борисович наконец явил родственникам свою истинную суть, отпуская временно прикорнувшего внутреннего верховного главнокомандующего на волю и выдвигая для всех (кроме любимой лисички, конечно) ультиматум. - Для вас сложившаяся ситуация возможно неприятна. Но дело как говориться сделано, мы с Василисой муж и жена. Развода не будет, даже не надейтесь. Как нам жить, какие у нас будут интересы, общие или разные решать только мне и Лисе. Если вы наша семья значит примите наш выбор и наше решение. Вас никто не торопит. Если же нет – тоже не беда, это уже будет Ваш выбор. Но обсуждать наши с женой личные отношения я не позволю никому, тебе Лена в том числе.
— Знаешь мам, - тихо, но решительно произнесла Лиса, казавшаяся повзрослевшей на несколько лет всего за один вечер, - может я и глупая, возможно дурочка. Но я не откажусь от него ни при каких обстоятельствах и вытащенных Виталиком скелетов из шкафов. Даже если небо рухнет на наши головы, моя последняя мысль будет о нём. Даже если мир сойдёт с ума, и каждый встречный человек будет кричать мне оставить Арсена, я не сделаю этого. Он – мой выбор! Я с ним до конца, каким бы он не был. А права я или нет – пусть рассудит время, небо или Бог знает кто в этой вселенной судья. Но не вам судить нас, не вам.
Воспользовавшись образовавшейся паузой и опасаясь новой вспышки возражений от мамы или Виталика, девушка предпочла скрыться с поля боя.
— Я на кухню за чаем, - шепнула она на ухо мужу, высвобождаясь из его захвата. Оставаться в комнате наполненной агрессией и осуждением становилось невыносимым. Несколько шагов и пустое помещение кухни без порицающих взглядов показалось издёрганной девушке глотком рая.
Она включила не остывший электрический чайник, налила заварку в кружку и прислонилась попой к столешнице, обхватывая себя руками и наслаждаясь минутной тишиной. С её уходом, судя по громким мужским голосам и отрывистому разговору, доносившимся из гостиной краткое перемирие закончилось, дебаты возобновились.
— Ты же знал, как я к ней отношусь! - громко восклицал Виталик.