Лисёнок для депутата

— А что это за разногласия, если не секрет?

— Не секрет. Мне не нравилось, что Олеся одержима своей работой в кондитерской. Я считал, что моя жена должна быть домохозяйкой. Теперь мы оба пошли навстречу друг другу.

— Олеся, можно вам вопрос? — подаёт голос ещё один журналист.

— Да, пожалуйста, — с трудом выдавливаю из себя.

Я в полуобморочном состоянии. Очень хорошо, что сижу, опираясь на стол. Иначе рисковала бы свалиться от страха.

— Вы выросли в малообеспеченной семье. Чувствуете ли вы себя Золушкой рядом с господином Самборским?

Первые мгновения молчу и не знаю, что ответить. Судорожно вспоминаю всё, что выучила по настоянию Штейнберга, и не нахожу в памяти нужной фразы. Приходится импровизировать. Виктор незаметно берёт меня за руку, и это придаёт уверенности.

— Разве что поначалу. Теперь же я не считаю себя малообеспеченной. У меня есть хорошая работа, которая приносит мне деньги и удовольствие. Мои торты и пирожные пользуются популярностью и спросом. Конечно, до равенства нам с Виктором далеко, но и нищей Золушкой я себя вовсе не ощущаю.

— Если вы хорошо изучили биографию моей жены, — дополняет меня Витя, — то наверняка знаете, что она — известный кондитер. Не так давно на международной выставке её торт занял первое место в конкурсе. Я горжусь своей женой и её успехами.

Даже после возвращения домой меня потряхивает.

— Что ты так разволновалась? — Витя устраивается на кухне в ожидании ужина. — Всё прошло прекрасно, ты держалась молодцом.

— Какое вообще их дело, почему мы сошлись или разошлись? Откуда они разнюхали, что моя мама пила? — не могу сдержать своего возмущения, внутри всё клокочет.

— На то они и журналисты. Все эти жёлтые издания очень любят копаться в грязном белье и делать себе рейтинги на сомнительных сенсациях. Привыкай, это издержки нашего дела, от этого никуда не деться. Они сейчас вовсю будут перемывать тебе кости, уцепившись за твою семью и тяжёлое детство. Но собаки лают, а караван идёт. У каждого есть тёмные пятна. И пусть в нашей кампании самым тёмным и привлекательным для них будет твоя мать и отсутствие у тебя образования. Это мы легко переживём.

Он подмигивает и улыбается. Неужели его совсем не задели сегодняшние бестактные вопросы? Люди сомневаются, что я ему пара. Разве это не может испортить наши планы и навредить ему?

— Витя, вот скажи мне, почему именно я? Я спрашивала у Штейнберга, но он толком ничего не говорит. Вы же могли взять образованную девушку с хорошей профессией и без матери алкоголички, чтобы не подвергать себя таким вопросам, как сегодня. Почему я?

— Ты просто очень удачно подвернулась. Времени было катастрофически мало, а тут вы с Иришкой. Её возраст, наши относительно длительные отношения в прошлом…

— Длительные?

— Для меня два месяца — это долго. Потом, у нас много совместных фотографий и свидетелей того, что мы были вместе, — аргументы в пользу правдоподобия, а это важно. Всё очень удачно совпало. Ведь формально мы не обманываем: у нас были отношения, мы расстались, ты вполне могла родить Иришку от меня, а потом мы сошлись снова и со временем поженились. Правильно сегодня сказала: ты — известный кондитер, несмотря на возраст, многого достигла. Какая теперь разница, каким было твоё детство? Поверь, если бы я выбрал в жёны дочь банкира с двумя высшими образованиями, то это вызвало бы ещё больше вопросов. И, кстати, сомневаюсь, что среди них есть матери-одиночки. Так что ты — идеальная кандидатура.

Я, конечно, мечтала услышать, что он ко мне хоть немного неравнодушен… А оказывается, это был всего лишь голый расчёт. Обидно… И без того кислое настроение стремительно портится.

— Лисичка, не грузись. Привыкай общаться с журналистами. Они часто задают дурацкие и провокационные вопросы, и от этого никуда не деться.

Мне не по себе, сомневаюсь, что смогу привыкнуть к их беспардонности. Всё это для меня слишком.

Витя подходит, обнимает меня за плечи. Его рука скользит к лопаткам и вдоль позвоночника. Утыкаюсь лицом ему в грудь. Он большой, сильный и тёплый. От него веет уверенностью в себе. Будто живой танк. С таким нестрашно. В который раз за день ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы всё было по-настоящему. Зажмуриваюсь, позволяя себе немного помечтать…

Укладываю Иришку спать. Дочка сегодня целый день была с няней и полна энтузиазма поведать обо всех происшествиях. Конечно, в её интерпретации она — образец послушания, а все пакости получались сами собой или по вине няни. Терпеливо выслушиваю, задавая уточняющие вопросы. Жаль, не успела переговорить с Тамарой Георгиевной, и у меня в руках недостаточно аргументов для воспитательной беседы.

Дверь тихо открывается, в комнату заходит Витя.

— Иришка, что сегодня будем читать?

Я застываю, как в последней сцене «Ревизора»[5]. Он серьёзно?

— Бармалея! Бармалея! — скачет моя проказница, сна — ни в одном глазу.