Я вряд ли смогу его чем-либо удивить. Я никогда не был таким ярким, как он или те, кто обычно его окружает, но, в отличие от всех них, я могу ценить каждую минуту, проведенную рядом с ним. Могу ловить каждый его взгляд. Радоваться каждой улыбке. Дрожать от каждого прикосновения.
You can’t feel me, no
Like I feel you.
Я знаю его настолько хорошо. Я столько наблюдал за ним. Изучал. Любовался. Знаю, что он приходит всегда на несколько минут раньше, чтобы перед уроком выпить принесенный с собой кофе с каким-нибудь сладким сиропом. От него запах разносится по всему кабинету, и я, закоренелый любитель крепкого чёрного кофе без сахара и всевозможных добавок, закатываю от наслаждения глаза и глубоко вдыхаю.
Его волосы пахнут сандалом. До него я даже не знал о таком дереве. Этот запах можно почувствовать и на расстоянии – видимо, он купается сразу в геле для душа.
Он божественно танцует. И да, здесь не надо быть великим детективом, потому что он демонстрирует свои таланты довольно часто, но только я знаю, что после репетиций в театре он закрывается в зале и на сцене вытворяет такие вещи, что способность говорить, да вообще способность держать рот закрытым, снова возвращается ко мне лишь на следующий день.
Когда он расстроен, то всегда молчалив. Когда что-то случается, он закрывается в себе. Я вижу это в нём, и от этого больно. Такие, как он, не должны страдать, ведь если даже светлые люди плачут, то что же тогда говорить о таких, как я?
Он не любит холод, поэтому постоянно кутается в несколько свитеров и шарфов, которые закрывают его лицо, оставляя лишь глаза, когда я тащу его зимой на прогулку. Он нетерпелив, но со мной он терпит. Он не любит уступать, но мне намеренно проигрывает каждый спор. Он говорит, что не любит повторять одно и то же, но каждый день напоминает мне о том, что я особенный.
Он флиртует со всеми подряд, вызывая во мне жгучую ревность. Именно поэтому две недели назад мы с ним разругались и с тех пор больше не разговаривали. Мои комплексы, сомнения, постоянные внутренние конфликты, моё нежелание (на самом деле, боязнь) открыть ему свои чувства – всё это подвело нас к ссоре, в которой он с пылом выкрикнул три слова, на которые у меня до сих пор не хватало духу.
I can’t steal you, no
Like you stole me.
Думаю о нём постоянно. Каждый день нашей ссоры понемногу меня убивает (на пару с испепеляющим взглядом сестры), я скучаю по нему, постоянно кутаюсь в его свитер, который всё ещё хранит на себе его запах.
Вспоминаю наше время, когда мы не могли друг на друга наглядеться, когда не могли разнять ладоней, когда не хотели расставаться, когда не клали трубки телефона и в таком положении засыпали. Вспоминаю, как он нежно целовал меня на прощание, а потом утыкался носом в шею и вдыхал запах, говоря, что я его воздух.
Вспоминаю все наши прогулки по ночам, когда я сбегал из дома, чтобы побыть с ним. Вспоминаю его объятия и слова нежности. Он пел мне своим невероятным голосом, и даже тогда я не смог ему признаться, что сам умею петь. Я прятал от него себя настоящего и, только когда мы расстались, понял, насколько был не прав.
Он смотрит на меня влюблённым взглядом прямо сейчас, и я вспоминаю нашу первую ночь любви. Я плавился в его руках, он сжигал меня своей страстью, он шептал мне, какой я особенный для него. В ту ночь я сиял вместе с ним, и с тех пор я полностью принадлежу ему, он украл не только моё сердце, но и меня всего до последней капли.
And I want you in my life,
And I need you in my life.
Он продолжает смотреть на меня, прижимая руки к груди, и уже стоит у самой сцены. Я доигрываю последние ноты и поднимаюсь, уже предвкушая то, что он скажет мне, как только я спущусь вниз. Зал оглушают аплодисменты, я слышу, как кричит Джейс, что я великолепен, и румянец окрашивает мои щёки – я чувствую этот жар на лице. И появился он не только от всеобщего внимания, но и от внимания одного конкретного человека.
Ноги сами несут меня вниз, прочь со сцены, где на шею мне бросаются сразу и Клэри, и Изабель, и Саймон, отчего Джейс громко хохочет и хлопает по моему плечу.
– Я горжусь тобой, – говорит мне сестра и, разворачивая по направлению к стоящему поодаль Магнусу, подталкивает в спину. – Иди же.
Магнус, а предмет моего воздыхания зовут именно так, стоит всё там же, подле сцены. Он смотрит на меня проникновенным взглядом, улыбается и слегка покачивается с носков на пятки, как ребёнок. Так он делает, когда смущается. Я заставил его смутиться? Невероятно.
Подхожу медленно, ноги до сих пор отказываются нормально функционировать. Блёстки на его пиджаке блестят в свете софитов и перемигиваются с блёстками на веках и скулах. Но даже они не способны затмить сияние глаз.
– Это было божественно, Александр, – говорит он мне, и я делаю ещё один шаг к нему. – Я потрясен до глубины души.
Я пожимаю плечами и отвожу взгляд, пытаясь найти слова, которые хотел ему сказать, но они все, словно вода сквозь пальцы, ускользают, и остаётся лишь одно – самое главное.