Листьев медь (сборник)

Катя, с трудом бредя рядом с Мариком, и тщетно надеясь, что он предложит ей ухватиться за его локоть, во все глаза смотрела по сторонам. Она видела эту улицу только днем, и, в основном, в детстве, когда бабушка таскала ее с собой по магазинам. Тогда еще не понаставили всюду этих кубиков и пирамидок – ярко раскрашенных будочек с надписями: «Засохший хлеб – ценное вторсырье». И – «Консервные банки – в переплавку!» Кое-где попадались и теремки для бездомных собак, из которых доносились звуки странной возни.

Сова помнила невысокие чистенькие дома этой улицы с лепниной вокруг окон, напоминающей ей белые воротнички школьной формы, большой раскидчатый дом с переходами-террассами между боковыми и центральным зданиями, словно протянувший к улице распахнутые для объятий руки. Всегда удивляла ее большая церковь, вечно окруженная грязноватым бетонным забором, за которым что-то постоянно низко гудело; и дом с бледными картинами под крышей, что стоял за церковью. Этот дом из-за непривычности формы Сова в детстве считала «недостроенным, да так и кинутым». Мимо музыкального здания справа прошли тихо, что-то надоело шуметь, да там и как-то было строго.

Разглядывая дома по сторонам дороги, Катя даже забыла о своей пятке. А когда вышли к широкому пространству, где перед парадами ходили по кругу танки, Катя готова была заныть. Поэтому они с Мариком, едва добравшись до ограды парка под стеной, завернули туда и сели на скамеечку. Фонарь был яркий, Катя сняла коричневый грубый полуботинок и потрогала пальцем вздувшуюся под тонким чулком водяную мозоль. Марик нагнулся, внимательно посмотрел и сказал: «Надо же, чулок не протерся, а кожа протерлась…» Потом медленно протянул белый прямой указательный палец и, коротко и испуганно втянув в себя воздух, потрогал вздутие на розовой пятке.

Катя покраснела, подложила под пятку свернутый носовой платок, быстро поднялась и потянула Марика за всеми. Голоса были слышны уже на площади. Марик пошел, за ней, но медленно, все время приостанавливаясь и поглядывая назад, на скамейку. Потом неловко схватил Катю за руку, задержал и сказал:

– А знаешь, кто сидел на этой скамейке, здесь, в Александровском саду?

– Кто-то из твоих родственников? Мама с папой, когда начали встречаться? Или…? – Катя фыркнула – Нифонтов с Петруничевым?

– Ну, что ты, ей Богу, вдруг здесь услышат, охрана же всюду! – испугался Марик, поспешно двинулся за Катей и всеми, добавив на ходу. – Нет здесь, под стеной, сидели совсем иные… персонажи.

Они вышли на темную площадь, в глубине которой сиял, подсвечиваемый снизу, упрятанный в пузырившую и горбатившуюся прозрачную оболочку, законсервированный до генеральной реставрации, Собор Василия Блаженного.

Рубиновые звезды стойко горели на высоких, выступающих из тьмы башнях, и всем сразу стало спокойно. Не хотелось думать о страшном. В незыблемости главной площади и привычной веры, рождающей чувство защищенности, отпали все страхи. Кто и зачем станет выхватывать их из привычного и как-то устроенного мира. Их – молодую надежду страны, лучших из лучших, учащихся элитного лиготехникума, куда стремятся попасть тысячи абитуриентов.

Ребята прошли под стенами, за которыми – они это знали – продолжали неистово трудиться на благо Нифонтов с Петручевым и все остальное правительство. Караул у мавзолея вытягивал шаг. Все притихли, миновали площадь, спустились к метро.

Катя с Мариком заметно отстали, у Совы все больше болела пятка. Вылезши из метро, они решили сначала завернуть к Марику, чтобы одеть хотя бы старые мариковы кеды, иначе Кате было просто не дойти домой. Катя осторожно обошла глубокую трещину в асфальтовом покрытии – справа, возле выхода из метро – и глянула мельком на темный и страшный многофигурный памятник со вздыбленной лошадью и людьми с поднятыми кулаками, а потом повернула к марикову дому.

– Ой, а давно вы тут этих ящиков понаставили? – заявила Катя, только переступив порог.

– Недавно, – пожал плечами Марик, – маме в ее институте достался талон в очередь на корпы, она подзаняла денег – и вот, – Марик с гордостью отвел руку и показал Кате комнату с вожделенным многими гарнитуром из интеллектуальных модулей на лигокристаллах – корпов. Модули образовывали различные конструкции, аккуратно втягивающие комплекты одежды, принимающие сигналы радио и телевидения страны, делающие необходимые расчеты и осуществляющие связь с правительством. Кухонные корпы и комплексы для стирки у Марика в квартире стояли уже давно, Катя их видела.

Но Сова не проявила должного уважения к гарнитуру, плюхнулась в старое удобное кресло, которое осталось еще с тех времен, когда мариков дед был жив, и потребовала кеды. Пока Марик ходил за ними, Катя тупо смотрела на переднюю панель платяного шкафа, где светилось последнее обращение правительства: «Внимательно относитесь к бездомным собакам. Приносите им еду и, по возможности, отводите в ветеринарные отделения».