Листья коки

— Выкладывай быстрее! Нет, нет, не зажигай света! Лучше, чтобы нас никто не видел.

— Но тут кто-то есть. Я слышу, кто-то дышит.

— Не твое дело! Говори!

Грозные новости патер Вальверде выслушал в полном молчании, после чего задал несколько коротких вопросов.

— Когда эти дьявольские шнурки будут готовы и когда гонцы должны отправиться в путь?

— Перед рассветом, преподобный господин.

— Значит, в любую минуту. Ну, мы не дадим им этого сделать. Я иду к сеньору Гаско. Теперь он тут командует. А ты получишь вознаграждение. Не беспокойся.

Дон Педро, спавший глубоким сном, был очень обрадован, когда, внезапно разбуженный, он узнал, что патер все уже решил сам, и лишь торопливо отдавал распоряжения по его указаниям.

Пятнадцать оставшихся в лагере испанцев спешно были оторваны от своих любовниц, и им срочно приказали вооружиться. Потом они подкрались к жилищу Тупака-Уальпы, и так стремительно ворвались туда, что индейцы не успели даже потушить светильник. Убивали всех, занятых вязанием кипу, быстро и молча, что делало еще более страшной эту ночную резню.

— Вот самый главный знаток кипу, — услужливо подсказывал Рокки. — И тот тоже умеет. И этот. И еще он…

Тупак-Уальпа вскочил, когда ворвались белые, но, лишь только пал первый убитый, он уселся молча, приняв традиционную позу королевской мумии, и оставался неподвижным, словно не видя, что происходит вокруг. Дон Педро, стоя подле него, руководил резней и одновременно следил за тем, чтобы кто-нибудь из солдат не бросился в запальчивости на самого сапа-инку. Ведь за жизнь этого индейца он отвечал перед Писарро головой.

— Ну, так. Язва удалена, — просопел наконец падре Вальверде. — Ого, тот еще шевелится. Добей его, верный христианин, добей! А теперь, Фелипилльо, пусть Рокки соберет эти шнурки. Это все? Они еще не успели ничего послать?

— Кажется, нет, преподобный. Они все здесь.

— Отлично. Пусть теперь Рокки посмотрит, может ли он их переделать. Понял? Чтобы они по-прежнему были от имени этого их царька, но чтобы говорили о полном послушании и почитании всех белых без различия. Понятно?

— Он это сумеет сделать, — переводил Фелипилльо. — Однако это тяжелый и изнурительный труд. Он просит много золота за такую работу и двух невольниц, которые будут помогать ему развязывать уже связанные шнурки.

— Ах ты стервец! Ты сам приду мал! Ну, хорошо, вы все получите, однако надо тотчас же приниматься за работу.

Рокки сгреб в охапку все кипу и выбежал из тамбо; вслед за ним вышли испанцы, весьма довольные результатами своей «работы». Последним покинул дом Педро де ла Гаско; в отличие от своих солдат он был удручен. Однако его беспокоило лишь одно: одобрит ли Писарро, что после столь явной измены он оставил Тупака-Уальпу в живых. Он утешил себя мыслью, что индейский царек не сбежит и что, вероятно, Писарро захочет публично покарать его, как Атауальпу. Поэтому он лишь выразительно пригрозил застывшему в неподвижной позе Тупаку-Уальпе и покинул залитую кровью комнату.

Тут же появился Синчи, в отчаянии разводя руками.

— Часки готовы, сын Солнца, — зашептал он. — Но кипу уже нет.

Тупак-Уальпа словно очнулся от забытья и окинул взглядом тела убитых. Он проговорил хрипло, но спокойно:

— Кипу будут. Со знаком сапа-инки, но фальшивые кипу. Их разошлют белые. А часки… часки должны отправиться сейчас же. Во все концы. Они понесут следующие слова: так приказывает Тупак-Уальпа, сын Солнца. Каждый, кому ведомо, как вязать и читать кипу, обязан немедленно покончить с собой. Гнев богов падет на голову того, кто ослушается.

Пораженный Синчи не смог даже — как велит обычай — повторить приказание, а только низко склонился и, пятясь, бесшумно выскользнул наружу.

Дон Педро де ла Гаско половину своих людей отправил отдыхать, остальных оставил возле тамбо. Вдруг возникло какое-то внезапное замешательство, послышался непонятный шум. К досаде белого луна спряталась за тучи, и ночь стала совершенно черной. И в этой тьме закопошились какие-то фигуры, послышался топот быстрых ног, где-то лязгнуло оружие.

Кто-то прорывался через ворота, кто-то спрыгнул с высокой стены. Испанцы кинулись за ними, однако прежде чем они успели высечь огонь, запалить фитили и выстрелить — таинственные тени растаяли во мраке.

Осталось четверо убитых, обычные невольники-индейцы, и дон Педро быстро утешился: ни один из них не нес с собой кипу. Значит, просто попытка к бегству. Это все чепуха, ведь Тупак-Уальпа спокойно сидит в своем тамбо.

Глава тридцать четвертая

Испанцы, измученные ночной облавой на неуловимого инку Манко, спали; бодрствовала лишь стража, лагерь индейцев тоже пребывал в тишине.