Листья опавшие

Перед отъездом сюда был на бюро ЦК, где рассматривали вопрос о руководстве СП БССР литературными периодическими изданиями. Евгений Иванович Танк докладывал вообще, что напечатано, что будет печататься, что в переводе напечатано во всесоюзной печати. Самым главным недостатком в работе оказалось то, что сотрудники не высиживают в редакции полный рабочий день. О материальном обеспечении ни слова. Ни слова о том, что библиотеки не выписывают белорусскую периодику. Никому из редакторов слова не дали. Потом собирали еще раз, чтобы окончательно выработать постановление. За это время сделали запрос в Москву. Там сотрудники не высиживают в редакциях свои восемь часов, и вопрос о надомничестве отпал сам собой, исчезли и закиды о «мелкотравчатом национализме», постановле­ние получилось вроде бы и основательное, но бесполезное, да и вреда от него тоже не будет.

Здесь, в Королищевичах, зима разваливается совсем, лыжи окончились. Вечерами слушаю воспоминания Рыгора Нехая о войне, о послевоенном вре­мени, о посиделках за чаркой с друзьями — Астрейко, Велюгиным, Нагнибедой.

***

Проснулся ночью, сел за стол. За окном зимняя ночь, снежная кисея, на подоконнике как-то фантастически стоят эльвасы, под одним из них тремя зелеными листиками взошло неизвестное мне растение. Когда-то хорошо писалось такими ночами, особенно в лесу. Тогда еще не знал, что такое бес­сонница, что такое боль в сердце. И теперь по инерции думаю, что все еще впереди, что все только начинается. Почему-то припомнилось, как в послед­ний мой приезд домой бабка моя рассказывала, что приснился ей сон, будто я маленький еще, одетый во все белое, собрался идти играть к тетке Ганьке, которая уже к тому времени умерла. «А я знаю, что это такое, бросилась не пускать тебя — и свалилась ночью с полка на пол». И я знаю, что это от старческой немощности упала она с полка, сама уже и подняться не может. Лежит и умирает. От этого сна встревожилась мама, нашла мне попутчиков до Минска, чтобы ехал не один. «Может, у кого-нибудь счастье большее, вместе с людьми езжай».

***

Главлит снял два стихотворения из подборки Петра Кошеля в «Нёмане». Потом переполох, когда узнали, что он зять Слюнькова, начали пытаться откру­чивать все назад, но тираж уже отпечатали.

Читаю воспоминания о Тургеневе. Тот, что в начале писательского пути с горечью говорил о роли писателя в русском обществе как отщепенца, ненор­мального человека, доживал свой век во Франции при Виардо и не стыдился признаваться Фету, что вывезенная им во Францию дочь не может даже сказать по-русски «хлеб», «вода».

***

Пока был в Королищевичах, Миколу Гилю по требованию Валерия Гришановича пришлось писать объяснительную в ЦК насчет публикации Мальдиса, рецензии Сергея Дубавца на книгу Рыгора Семашкевича, хотя он толком так и не мог понять, что надо объяснять. Причина очевидная: не в том, что напечата­но, а во всех трех личностях.

***

В Королищевичах старый Улащик, Граховский, Микола Лобан. Он тяже­ло болен. Седой коротенький чубчик-козыречек, очки, улыбчивость. Куртка легенькая из болоньи. Надо помогать ему одеться и раздеться. Принимает это как должное, но помощи не просит. Крепкая личность, держится, не сдается. У зеркала дрожащей рукой поправляет свой чубчик, перед тем как зайти на люди в столовую. Кажется, совсем недавно гонял вместе с нами по лыжне.

***

Юбилейный вечер Гоголя. О том, как проходил, достойно пера самого Николая Васильевича. Вечер готовил Дом литератора как рядовое мероприя­тие — дата не совсем круглая. Но в ЦК узнали, что в Киеве проводят большое мероприятие с присутствием Политбюро Украины. Поэтому у нас на вечере будут присутствовать А. Т. Кузьмин и Н. Л. Снежкова. Дали авральную коман­ду заполнить зал студентами. Писателей почти никого, не пришли и редакторы изданий — не знали о присутствии высокого начальства. Одним словом, воде­виль с чинами и подчинками.

***

С утра холодно, ветрено и дождливо. Свежая зелень листвы на яблонях густеет, взрослеет от дождя и холода. Чтобы училась выживать будущая жизнь, которая только начинается? Теперь бы куда-нибудь в лес, в натопленную избу, писать или читать, смотреть в окно на дождь и от этого быть счастливым.

***

С понедельника захолодало, хотя еще только август. Северо-западный ветер, небо в тучах. Неприятные холодные дожди, которые синоптики именуют кратковременными. Желтизна на липах, на березах. Но это не от осени, это от жары, которая держалась до сих пор.

***

Берут лен. Готовы овсы. Клевер дозревает на семена. Даже не верится, что неделю назад было Полесье. Целых десять дней жары даже в тени. Беленький песочек на берегу Случи при ее впадении в Припять, подмытый паводком дуб в воде, раскошная дубрава. Был с малым Алешкой. Летняя роскошь, рыбалка. Хотя теперь здесь, в Вити Козько Вильче, Случь ненамного шире, чем та, кото­рую помню с детства в верховье, в Слуцке. Там, в Вильче, не было бессонницы, а возвратился домой и опять начинаю дремать, а не спать.

***