Вчера у меня были Карпушкин и Маруся. Очень спешат с Тагором, которого необходимо сдать до 1 июня.
Не вздумайте мне звонить. Я знаю, что Вам запрещено вставать.
Толя!
Все дело в Вашей пьесе. Это я объясню подробнее при встрече. Очень прошу мне верить. Остальное все на прежних местах. Берегите себя. Если можно, напишите мне несколько слов – я еще не верю, что говорила с Вами.
Ну и утро было у сегодняшнего дня! – Бред.
Толя,
Наташа Горбаневская принесла мне «Польшу». Там стихи, которые Вам кое-что напомнят. Мы посадили сына Наташи на большую белую лошадь, он сморщился. Я спросила: «Ты боишься?» Он ответил: «Нет, конь боится».
Н. А. жалуется, что Вы очень строгий. Толя, не безумствуйте. ‹…› Не могу сказать, что мне было очень приятно это слышать… Унижение очень сложная вещь. Кажется, как всегда накаркала я. Помните, как часто я говорила, что Природа добрее людей и редко мешается в наши дела. Она, наверно, подслушала и вежливо напомнила о себе.
Дайте мне слово, что против очевидности Вы не выйдете из больницы. Это значило бы только то, что Вы хотите в нее очень скоро вернуться и уже на других основаниях. Я про больницу знаю все. Но довольно про больницу – будем считать, что это уже пройденный этап. Главное это величие замысла, как говорит Иосиф.
Саша расскажет Вам, что я делаю. А в самом деле сонная и отсутствующая. Люди стали меня немного утомлять. Никому не звоню. Вечер будет 23 мая. Напишите мне совсем доброе письмо. А это правда, что Вы написали стихи?
Толя,
и я благодарю Вас за доброе письмо. Сегодня день опять был серый, пустой и печальный. По новому Мишиному радио слышала конец русской обедни из Лондона. Ангельский хор. От первых звуков – заплакала. Это случается со мной так редко. Вечером был Кома – принес цветы, а Ника принесла оглавление моей болгарской книжки – она составила ее очень изящно. Была у меня и ленинградская гостья – Женя Берковская.
Не утомляйте себя Тагором.
Пишите о себе.
Нина категорически утверждает, что мне до Вас не добраться, но я вспоминаю седьмой этаж у Шенгели! – Помните.
Завтра мне принесут летнее пальто – начну выходить.
Спокойной ночи!
Сегодня Ира сеет привезенный Вами мавританский газон около Будки, костер сохнет, кукушка говорит что-то вроде ку-ку, а я хочу знать, что делает Ваш тополь?
Толя,
сейчас придет Галя Корнилова, и я передам ей эту записку. 7-го у здешних Хайкиных будет исполнена моя «Тень». Может быть, пойдем вместе. Писать все труднее от близости встречи. Я совершенно одна дома. Вокруг оглушительная тишина, здешний тополь (у окна столовой) тоже готов зазеленеть.
Вчера у нас были Слонимы и Ильина, сегодня Муравьев принесет летнее пальто и ленинградские письма. Впрочем Вы все это уже знаете.
До свиданья,
Толя милый,
очевидно мне судьба писать Вам каждый день. Дело в том, что сейчас звонил сам Ибрагимов – он заключает с Вами договор и не знает Вашего адреса. Очевидно, надо сообщить ленинградский адрес, как делаю я.
Лежите тихо, тихо.
Видите, как все ладно.
Пришла книга Рива, где он требует для меня Нобелевскую премию.
Если можно, напишите два слова и
Толя милый!
сейчас уезжаю с «Легендарной Ордынки». Дала Нине для Вас Леопарди, у меня другой – подарок Лиды Чуковской.
Нина объяснит Вам, почему все хорошо, а я думаю, что
Вот он какой – этот Рим. Такой и даже лучше. Совсем тепло. Подъезжали сквозь ослепительную розово-алую осень, а за Минском плясали метели, и я думала о Нине.
Во вторник едем в Таормино. Хотят устроить вечер стихов.
Прошу передать мой привет Вашим родителям ‹…›.
Вернулись ли Вы в Ленинград? В среду мы едем в Таормино. Сегодня полдня ездили по Риму, успели осмотреть многое снаружи, но красивее того розового дня на Суворовском ничего не было. Обе здоровы. Ахм. <
Жду врача из Посольства. Пусть скажет, могу ли я ехать <в> Таормин и пр. Сны такие темные и страшные, будто то, что в Вильнюсе сказала дочка Трауберга – правда.
Где Вы?
Мы еще не знаем дня вручения премии.
Звоните Ане. Пусть меня все помнят.