Листки из рукописи скитающегося софиста

Прежде зайду к _тем_, в последний раз!.. Но избави меня боже от поползновения даже на какую бы то ни было драматическую сцену.

XLIV

_Там_ застал я Квна и потому невольно был молчалив и скучен. "У! какой злой сегодня, - говорила мне Софья Григорьевна, - какой злой, какой старый!". И в самом деле - я и Квн были такими противуположностями в эту минуту. Он - живой, умный, румяный, полный назначения и надежд, сидел прямо против Антонины Федоровны и говорил без устали. Я сидел у окна подле матери - и курил сигару, изредка вмешиваясь в разговор; моя бледная, исковерканная физиономия казалась еще бледнее. К чему-то Антонина обратилась ко мне с вопросом: "А помните, как мы гуляли в Покрм?"... - Как же-с! - отвечал я так равнодушно, что за это равнодушие готов был уважать себя. Мы поднялись вместе.

- Au revoir, medames, - сказал я им. - Adieu, m-lle, {До свидания, сударыни... Прощайте, мадемуазель (франц.).} - обратился я к ней.

И как подумаешь, что, может быть, навек.

На дороге к Кру мы успели переговорить с Квм. Нет! к черту письмо и к черту всякую драму.

XLV

Завтра - день моего отъезда.

Захв, узнавши о моем отпуске, сказал мне: "А ведь я знаю, зачем вы едете? Чтоб поправить отчет. А? не так ли?"... И сам рад своей догадливости, он с видом хитрости смотрел на меня.

- Поедем нынче к Петру Кириловичу! {40} - сказал мне; отец.

- Сделайте одолжение!

Мы были там. Я был в этот вечер до nec plus ultra {крайней степени (лат.).} любезен. Мы долго сидели с Анной Петровной {41} одни и говорили о Ж. Занд, но как ни наводил я разговор на мою любимую тему, она не подавалась... Наконец я просто, хотя другими словами, сказал ей, что она пуста, и пуста потому, что аристократка. "Mais que voulez vous done que je sois? Je chasse loin de moi toutes ces questions"... {"Но что же вы хотите от меня? Я далеко отгоняю от себя все эти вопросы" (франц.).} С этого пункта я начал проповедовать. Она слушала меня задумчиво, не подымая глаз... "Si on nous entendrait - on nous maudirait", - прошептала она. - "Par bonheur on ne nous entendra pas faute de comprendre". {"Если бы нас услышали, нас прокляли бы"... "К счастью, нас никто не услышит, потому что не поймут" (франц.).} Потом она пела мне чудные звуки Монтекки и Капулетти.

XLVI

Утро - со мной лихорадка. В пять часов меня не будет в Москве.

Написал, письмо к Анне Петровне, с которым послал "Оберманна". {42}

Я доволен собою.

Чуть не изменил себе, прощаясь с стариками; - но все кончено - передо мною мелькают лес да небо... Теперь 9 часов. Домашняя драма уже разыгрывается.

Fatum опутало меня сетями - Fatum разрубило их.

Vorwarts! {Вперед! (нем.).}

ПРИМЕЧАНИЯ

При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам, владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а коммерческий характер и только добавило число искажений текста.

Лишь Материалы (здесь и далее при сокращенных ссылках см. "Список условных сокращений") - первое научное издание, где помимо основного мемуарной произведения "Мои литературные и нравственные скитальчества" были впервые напечатаны по сохранившимся автографам "Листки из рукописи скитающегося софиста", "Краткий послужной список..." (ранее воспроизводился в сокращении) письма Григорьева. Архив Григорьева не сохранился, до нас дошли лишь единичные рукописи; некоторые адресаты сберегли письма Григорьева к ним. В. Н. Княжнин, подготовивший Материалы, к сожалению, небрежно отнесся к публикации рукописей, воспроизвел их с ошибками; комментарии к тексту были очень неполными.

Наиболее авторитетное научное издание - Псс; единственный вышедший том (из предполагавшихся двенадцати) содержит из интересующей нас области лишь основное мемуарное произведение Григорьева и обстоятельные примечания к нему. Р. В. Иванов-Разумник, составитель Воспоминаний, расширил круг текстов, включил почти все автобиографические произведения писателя, но тоже проявил небрежность: допустил ошибки и пропуски в текстах, комментировал их весьма выборочно.

Тексты настоящего издания печатаются или по прижизненным журнальным публикациям, или по рукописям-автографам (совпадений нет: все сохранившиеся автографы публиковались посмертно), с исправлением явных опечаток и описок (например, "Вадим Нижегородский" исправляется на "Вадим Новгородский"). Исправления спорных и сомнительных случаев комментируются в "Примечаниях". Конъектуры публикатора заключаются в угловые скобки; зачеркнутое самим автором воспроизводится в квадратных скобках.

Орфография и пунктуация текстов несколько приближена к современным; например, не сохраняется архаическое написание слова, если оно не сказывается существенно на произношении (ройяль - рояль, охабка - охапка и т. п.).