Листочки из тетради

— А позвольте, гражданочки, спросить, — бригадир кисло усмехнулся, — кто вы такие, эти «мы»? Или какие приезжие ревизоры, или еще кто?

— Разве тебе повылазило! Мы — это жены!

— А что такое, извините, жены? На каком таком основании вы этим званием козыряете? Стыда у вас нету, вот какие вы жены… Мужья трактора чинят, в три пота трудятся, а вы тут празднуете… Эх, бабоньки, шли бы вы мирно на ферму… Все добрые люди давно на работе.

— Ферма от нас никуда не убежит.

— Знаешь же, за каким делом мы сюда явились!

— Пусть дает расчет…

— Нету нашим мужьям выгоды, вот и весь сказ.

— Зачем себе жизнь ломать!

Бойкие эти голоса залетали в кабинет. Алексей Алексеевич проводил заведующего мастерской и главного инженера. Грузный, страдающий одышкой, он с трудом заложил руки за широкую спину и не спеша мерял шаги от дверей к окну и обратно. Останавливался возле дверей, прислушивался к голосам, кривил в улыбке толстые губы.

— Слыхал — бунтуют? — Подошел ко мне, снова прислушался. — Ох, и буйный же народ, эти три бабочки! И кто их настропалил?

— А что у них?

— За своих муженьков печалятся. — Сел за стол, понизил голос. — Видишь ли, дело тут такое. Ихние мужья — трактористы. Ну, женушки узнали, что трактора переходят в собственность колхоза, и на этой почве зачастили ко мне. Не все, а эти три. Дескать, как же так! Обидно! Мужья теперь будут получать только по трудодням… И заработку у них не уменьшится. Но разве женам это втолкуешь? Вчера были у меня эти красотки. Грозятся уйти из колхоза. А мое положение? Как директор — могу отпустить, опять же трактористов жалко. Как председатель — не могу, жалко лишаться лучших доярок и отличных трактористов. Вот, брат, положение… Там есть такая Зойка — бой-бабочка. В прошлом году я у нее на свадьбе гулял. Замечательная доярка. Труженица редкая. И вот я в тупике… Что я могу?..

Алексей Алексеевич не договорил. Точно грозовым ветром распахнуло двери. Три колхозницы с возбужденными лицами остановились на пороге.

— А-а! Заявились-таки трактористские женки, — ласково сказал Алексей Алексеевич, силясь улыбнуться. — Ну, здоровеньки булы! Закрывайте дверь и садитесь…

— Мы и постоим, не старухи. — Зойка исподлобья кинула взгляд, нахмурила красивые брови. — Ну так как же, Алексей Алексеевич? Долго еще мы будем ходить да кланяться? Или отпускай нас по-хорошему, или мы сами уедем в совхоз… Заберем своих муженьков и укатим.

— Насколько мне известно, — сдержанно, с трудной улыбкой отвечал Алексей Алексеевич, — от ваших мужей нет никаких претензий. Они спокойно ремонтируют свои машины и собираются пахать землю… Да вы присядьте, успокойтесь… Поговорим, сообща обсудим эту ситуацию. Я смотрю…

Досказать ему не дали. Поднялся галдеж:

— Что ты нас сажаешь?

— И смотреть тоже нечего!

— И не успокаивай, мы и так спокойные…

— Не хотим, чтоб мужья задарма работали!

— А кто вам сказал, что задарма? — У Алексея Алексеевича поползли по щекам белые пятна. — Кто сказал, крикухи?

— Все говорят!

— Ослобоняй нас от колхоза — и все!

— Сказано, в совхоз подадимся.

— Да помолчите вы, сороки! — крикнул Алексей Алексеевич, задыхаясь и бледнея. — Ох, и язычки у вас! Давайте спокойно поговорим… Не хотите спокойно — вообще не буду говорить.

Он дышал тяжело. Женщины, видя страдающее выражение лица у директора-председателя, умолкли.

— Сядем, послушаем, — согласилась Зойка. — Пусть излагает.

Они сели на стулья, приготовились слушать. Алексей Алексеевич вытер платком мокрое, сильно побелевшее лицо и тихо сказал: