Листопад

Капитан сжался под взглядами партизан. Незадолго перед этим он выпил немного коньяку и теперь ощущал привкус желчи во рту. Ему очень хотелось снова хлебнуть, но он боялся протянуть руку к фляге, висевшей у него на ремешке через плечо.

— О вас говорили ложь, — сказал немец. — Честные люди это понимают. Порядочные понимают…

Ранка посмотрела на него с иронией:

— Жаль, что среди вас, фашистов, очень мало таких людей найдется.

Она приняла у капитана его пистолет, бинокль, полевую сумку и военную карту.

— Жаль это сознавать, но вы правы, — согласился капитан.

Он впервые так близко столкнулся с партизанами, и теперь они вдруг показались ему совсем неплохими ребятами. Капитан решил, что сейчас самый подходящий момент высказать им свою просьбу.

— Война испортила не только нас, немцев, — сказал он. — Мне приходилось в последние годы встречаться с разными народами, и, несмотря на то, что нам о вас говорили, несмотря на всю пропаганду, вы, насколько я понимаю, сумели еще сохранить человеческий облик. Я и раньше знал многих коммунистов, у меня даже многие друзья коммунисты. И я очень рад, что вы оказались именно такими, какими я вас представлял. Поэтому, зная вашу гуманность, мне хочется раньше, чем мои солдаты сдадутся в плен, поставить вам одно условие…

— Послушай, ты слишком много болтаешь, — рассердившись, прервала его Ранка. — Мы никаких условий тут не принимаем. Твои солдаты должны сдаться без всяких условий. С этой минуты ты и твои солдаты являетесь военнопленными и не имеете права ставить какие-либо условия.

Бойцы лежали на земле и смотрели на фашистского капитана. Он скомканным платком вытирал пот с лица и шеи. В жизни он, видно, никогда не испытывал такого унижения. Сдаваться в плен всегда унизительно, а сдаваться женщине унизительно вдвойне.

— Камрад комиссар, — не отрывая взгляда от земли, снова заговорил капитан, — очень прошу вас оставить мне очки и часы. У меня слабое зрение. Мне трудно без очков. Часы — это подарок жены в день двадцатилетия нашего бракосочетания.

— Никому из нас твои часы не нужны, а очки тем более, — ответила ему комиссар. — Это вы, когда берете в плен наших товарищей, все сдираете с них, вместе с кожей.

Капитан закивал головой, соглашаясь с ней. Его лицо ничего не выражало. Оно было серым и бесцветным.

— Скажи ему, пусть приказывает своим гадам быстрее складывать оружие, — сказал подпоручик комиссару. — У нас очень мало времени, а вы тут уж очень разговорились.

У немца первое напряжение спало. Он успел овладеть собой, поняв, что партизаны с ним сейчас ничего плохого не сделают, заметно оживился.

— Камрад, — обратился он к Валетанчичу, — позвольте спросить вас…

— Ты сдаешь свой батальон этой девушке, — напомнил ему подпоручик. — Она уполномочена нашей партией принимать капитуляцию, и ты с ней можешь вести переговоры.

Капитан еще раз с любопытством посмотрел на Ранку.

— Камрад комиссар, — сказал немец, — мои солдаты желают сдаться в плен, но при условии, что вы оставите им личные вещи, ранцы…

— Это уже теперь наше дело, что мы оставим твоим солдатам, а что нет. Пусть скажут спасибо, что мы оставляем им жизни.

— Спасибо, камрад комиссар, — ответил капитан, вытирая вспотевшую шею. — У нас других условий нет.

— В таком случае сейчас же командуй своим солдатам, пусть оставят оружие там, где находятся, и выходят сюда, — сказала Ранка.

Капитан торопливо подошел к обрыву, остановился на выступе скалы, но потом передумал, отошел назад, точно испугался, что его снизу могут снять выстрелом из винтовки. Солдаты теперь стояли и смотрели снизу вверх. Капитан сложил ладони рупором и три раза прокричал одни и те же фразы.

— Ты правильно им сказал, что мы никого расстреливать не собираемся, — сказала Ранка, — но ты им не объяснил, что нельзя брать с собой что-либо из оружия. Ты им не скомандовал бросить оружие.

— Нет, камрад, я им не скомандовал бросить оружие, — согласился немец. — Мои солдаты, кроме ранца, в плен ничего с собой не берут.

— Все-таки ты им скомандуй бросить оружие, — настаивал Валетанчич. — Мне очень нравится, когда вы командуете своим солдатам бросить оружие. Эта ваша команда мне очень нравится.

— Камрад…

Валетанчич выругался, и капитан понял, что с этими дикими горцами спорить опасно. Он опять подошел к обрыву, снова сложил ладони рупором и принялся выкрикивать команды. Подпоручик Валетанчич стоял на один шаг позади офицера и наблюдал, как вражеские солдаты бросают оружие, каски, сумки с противогазами, лопаты… Партизаны выстроились вдоль обрыва в цепь, несколько минут молча наблюдали, как немцы покорно бросают на землю свою амуницию. И каждый в это мгновение, видно, думал, что не хотел бы видеть себя на месте тех, что в ущелье.

— Отвоевались, гады, — первым заговорил Жика Чаруга. Он стоял рядом со своим пулеметом, лицо его неистово пылало. — Теперь их погонят в те лагеря, которые они настроили для нас. Умно говорят старые люди: никогда не рой яму другим.

— Если бы меня спросили, я бы вырыл одну большую яму и всех фашистов туда поместил, — сказал боец с забинтованным лбом.