Листопад

Однажды эта красавица так рассердилась, что вскричала: "Зачем мне такое сердце? Без него совсем будет легче! Зачем мне любовь, которая надоела?.."

И она бросила его об землю...

Сердце глубоко ушло в землю. И теперь там, под землей, бьется трепетно это сердце. Хоть и окаменело оно, а брось в печку - тепло людям дает... Говорят, что в уголь оно превратилось.

- А что же стало с той красавицей?

Прокудин не без любопытства взглянул на Костю. И в глазах вспыхнули лукавые огоньки.

- Недолго она радовалась свободе. Поняла - не может жить без Большого сердца. Легкая жизнь, мил человек, всегда скучна. Люди часто начинают ценить чужие сердца лишь тогда, когда теряют или разбивают их. Вот и она решила снова вернуть к себе Большое сердце. Думала, для этого лишь достаточно отнять у людей кусочки, которые когда-то сама расшвыривала. Да запамятовала, кто поднимал их.

Старик поскреб пятерней спутанные на голове волосы. Глаза его неожиданно озорно вспыхнули, по-молодому заблестели.

- Тебе бы надо не издали на Наташу-то поглядывать, а хватать в охапку и тащить... - и он, крепко сжав кулак, взмахнул им. - Девки не любят, когда возле них только ходят да вздыхают... Вот и упустил ее. А теперь тебе лишь остается ждать, пока сам Маковеев отойдет от нее. А он обязательно отойдет. Не нужна она ему...

Костя с опаской покосился на него и смущенно проговорил:

- Я не могу так сразу-то, дедушка. А вдруг еще хуже будет...

Глаза у Прокудина сразу же потухли. Из груди вырвался тяжелый вздох.

- И со мной так было, - неожиданно признался он. - Тогда мне не было еще и девятнадцати. - Лицо его ожило, на обветренном лбу разгладились морщинки. - Ты Оську Воробья, конечно, не помнишь? Нет?.. Не мужик был, а кряж дубовый. Лапища, что у медведя. Бородища черная, глаза круглые, как у филина. Детей пугали им. Во всем лесу такого не было. А человек - душа был. Балагур, куда там, хлебом не корми. Особо по бабьему делу. Пришлось мне на его обходе как-то дрова пилить. Бывало, начнет рассказывать - аж рот разинешь, все бы и слушал его, бестию. Как-то и говорит он мне: "А ты, Трошка, девок не бойся. С первого разу хватай ее и - баста. Она и пищать будет, а ты знай свое дело. Бабы, они смелых и сильных обожают. Только никогда не обманывай девку. Обманывать человека - самое худое дело..." Да не мог я поступать так. Не такому человеку эту науку давали. Я тогда в Осеневе жил. Беднота одолевала. Две зимы и два лета мурыжил лучевкой. Как волк, не вылезал из леса. А пришел домой... Те, что были от горшка два вершка, - под потолок вымахали. Глянул на соседку Аниску, скажу тебе глазам не поверил. Была маленькая, худенькая, а стала - кровь с молоком! Мы с ней да с Гаврюхой Дубилиным, дружком моим, вместе в Сосновку в церковноприходскую школу ходили, к попу на поучение. Все помнится. Будто все это вчера было. Вот идем однажды, а Гаврюха толкает меня в бок и шепчет: "Давай с Аниской чудо сотворим. Отнимем сумку с книгами и набьем ее лягушками. Пусть несет домой. Вот потеха будет".

Не хотелось мне в таком деле участвовать. А отказать не смею засмеет потом. Пришлось поддержать его. Аниска кричит, слезами заливается, а Гаврюха знай свое, посмеивается.

Принесла Аниска лягушек домой, книги с тетрадками все попортила. Меня за это мать так отхлестала веревкой, что с неделю ел стоя. Так вот, к той поре, когда я в лес на заработки стал ходить, выросла Аниска. Ростом вытянулась почти с меня. Лицо румянилось, как утреннее облачко. Косы густые, длинные, чуть ли не достают до пят. А глаза большие, чистые, как два лесные озерка. А когда шла она, то казалось, не касаются ее ноги земли, по воздуху словно плывет. Нет, теперь красавиц таких не сыщешь.

А какая работящая была! От зари до зари в поле только и слышно было, как жаворонком заливается. Вот она какая была девка. В ней я души не чаял. Без нее и жизнь для меня была не жизнь... В Сосновке какой-то престольный праздник был. Народу туда нашло со всех деревень. Ну и я в гости подался. Песни, гармошка, девки парами по улице ходят. Хороводы разваживают. Теперь уже таких гулянок нет. Народ другой пошел. Так вот, вижу - и Аниска там. Ходит, как пава, по кругу, новенькими полсапожками выстукивает, а сама нет-нет да и взглянет на меня. А у меня в душе пожар. Глаз от нее оторвать не могу. Гляжу, и Гаврюха туда явился. Куражится, удаль свою показывает...

Прокудин неожиданно оборвал рассказ. Сивые брови его опустились и потушили блеск в глазах. Долго он сидел в неподвижности, словно забыв обо всем на свете. Притаился и Костя.