Листопад

В голове ее шумело, как от обильно выпитого вина.

Не отрывая от нее своего горящего взгляда, Маковеев взял ее тихонько за голову и нежно покачал из стороны в сторону. Стараясь освободить голову, Наташа коснулась губами его ладони. Она сделала шаг вперед и прильнула к его груди. Это была уже не она, а кто-то другой, неведомый, незримый... Мягкая ткань рубашки гладила ее щеки.

Наташа ждала, охваченная радостью и страхом. Чего ждала? Она не знала и сама.

Маковеев сжал ее в объятиях, оторвал от земли и легонько положил на траву. Она упиралась ему в грудь, безвольно отталкивала его, но силы покидали ее.

2

Сквозь ветку цедился рассвет. Прохладный ветерок гладил горячие щеки. Наташа открыла глаза и прямо перед собой увидела синицу. Птичка замерла на березовой ветке и неподвижными точками глаз следила за ней.

Рядом спал Маковеев. От его тела исходило тепло. Одной рукой он обнял Наташу.

В ее памяти с мельчайшими подробностями возникло недавнее. Она взглянула на свои бесстыдно обнаженные ноги, на помятое платье, на рваную петельку в туфлях и вдруг почувствовала брезгливость к себе. Она не ощущала теперь ни гордости, ни любовной надежды, а лишь смертельную боль в груди.

По щекам потекли слезы. Кончиками пальцев она провела по своим оголенным плечам. Прикосновение к собственному телу, гладкому и горячему, было ей неприятно...

Наташа выскользнула из объятий спящего Маковеева, отряхнула помятое платье и, сунув ноги в туфли, неслышно шагнула за кусты.

Ветер шевелил светлую прядку волос на высоком лбу Маковеева...

3

Отец уже встал. В пустом доме гулко отдавались его шаги. Он зачем-то заходил на кухню, бродил по столовой, снова возвращался в свой кабинет.

Наташа подошла к двери и прислушалась. Выйти к отцу у нее не хватало смелости. Что сейчас она скажет ему? А вдруг он все уже знает?

Только одна эта мысль наводила ужас.

Будет ли вообще ее страданию конец?

Скорее бы на работу! Там будет легче. А солнце поднималось медленно. Но вот его первые лучи прорешетили крылья елок и желтоватыми полосками раскрасили угол потолка. Вот уже опустились ниже, распестрили коврик над кроватью. Запрыгали "зайчиками" по подушке, по одеялу... Вот-вот зайдет отец будить на работу...

В столовой послышались шаги. Наташа толкнула дверь и, будто ничего не случилось, шагнула к отцу навстречу.

- Доброе утро, папа!.. - сказала она громко.

Буравлев пристально посмотрел ей в лицо:

- Ты что, дома, что ли, не ночевала?

- Выдумаешь еще, папа, - скрывая смущение, поджала губы Наташа. - Где же я еще могла ночевать?

- Кто тебя знает, - удрученно вздохнул Буравлев. - От вас теперь всего можно ожидать... - Он помолчал. - Лицо у тебя больно помято. Будто всю ночь воду возила.

Наташа прошла на кухню, сняла с самовара трубу и заварила чай. Слезы застилали глаза.

- Ты чем-то расстроена? - спросил Буравлев, когда она зашла в столовую.

Наташа не могла говорить. Плечи ее вздрагивали.

Они молча позавтракали, и Буравлев, накинув плащ, заторопился... Его лицо было бледным.

Убирая со стола посуду, Наташа все время думала о Маковееве. Нежность к нему вновь захлестнула ее. Как он там один? Что скажет, когда проснется? "Милый, милый!.." - шептала она.

Наташа, сбросив туфли, прошла в спальню и, обессиленная, растянулась на кровати. Мысли в ее усталом мозгу начали путаться. Вскоре она уже не слышала, как за окном на ветру позванивали хвоей елки, как над крышей дома мяукала иволга.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1

Из больницы Костю выписали через месяц. Домой он возвращался полями. По обе стороны дороги стеной стояли хлеба. Южный ветер теребил темно-зеленую пшеницу, нагоняя волны. Аромат цветущих трав ударял в лицо. После затхлого больничного воздуха Костя дышал всей грудью. Было приятно от того, что он жил на земле, видел все, что окружало его сейчас... И грудь распирало от ощущения силы и молодости, от нахлынувшего счастья...

Кончились поля, и Костя стал углубляться в лес. Деревья словно нашептывали ему неведомую сказку. И этот тихий шелест листьев заставил вспомнить все то, о чем не хотелось думать. Вон на той лужайке он когда-то сидел с Наташей. Она плела из подснежников букет, а он от нечего делать мастерил из ивы свисток. В детстве он тоже мастерил различные дудки, даже плел корзины, выжигал на очищенных от коры ореховых палках узоры... Когда свисток был сделан, Костя прижал к губам и подул в него. Наташа закрыла уши и вскрикнула: "Ой, оглушил!.."

Грустные воспоминания... Костя вглядывался в высокую стеблистую траву, которая, путаясь под ногами, мешала идти, в позеленевшие от времени пни, в маленькие деревца. Кто-то жалобно пискнул. Костя бесшумно подошел к кустам, наклонился. У земли прижалась, притаившись, маленькая птичка. По синим взъерошенным перышкам и по черной головке он узнал синичку-гаечку. Распутав траву, Костя взял птичку на ладонь.

- Ну, лети, - сказал он и подбросил гаечку вверх.

Птичка расправила крылышки и, не пролетев двух метров, упала на землю, затрепетала в траве.

- Не умеешь летать!.. - догадался Костя. - Вот они, дела-то... Придется спасать тебя.