Листопад

- Да, поручик, испортили меня окопы. Да и воспитание подкачало.

- Дело не в воспитании, штабс-капитан, дело в профессионализме. Методы Таранского непрофессиональны, грубы, примитивны, неинтересны мне лично. Они запросто могут завести его в тупик... Хотя иногда необходимо и силовое воздействие, отдадим должное. Ну да черт с ним. Вы нынче вечером не собираетесь к мадам Желябовой?

Ковалев не ответил. Он молча прохаживался по кабинету. Поскрипывали половицы.

В ожидании ответа Козлов уселся на край ковалевского стола.

- Знаешь, Николай Палыч, вот также скрипели половицы у нас в гимназии, в Саратове, в кабинете директора, когда мы еще жили в России, до Парижа.

- Тебя, наверное, часто вызывали туда?

- Частенько, - засмеялся поручик. - Проказливый был мальчишка... Так как насчет мадам Желябовой? Говорят, у нее новенькие появились.

Ковалев молчал. Отчего-то ему было неловко перед этим молодым поручиком. А между тем, какая у них разница в возрасте? Лет шесть-восемь, не больше, в сыновья ему Козлов явно не годится. Можно считать, что почти ровесники. Но сам поручик называет его по отчеству. Наверное потому, что Ковалев воюет практически без перерыва пять лет. С четырнадцатого года, с германской. Ровно в пять раз больше поручика. Отсюда уважительная приставка к имени - "Палыч".

Ковалев быстро взглянул в чистые голубые глаза поручика. По-хозяйски сидящего на его столе. Не стесняется же он этого мальчишки, ей-богу!

- Новые, говоришь... Зайду, наверное. Необходимо снять пробу, - говоря это, штабс-капитан чувствовал, будто плывет сквозь толщу воды. Такие разговоры вообще были не в его стиле. И в чем-то он даже завидовал раскованности этих молодых офицеров, могущих вслух обсуждать самые интимные вещи. Лишь только с одним человеком Ковалев мог позволить себе подобные откровенности - с другом детства Димкой Алейниковым. Ну и еще со своим дневником.

- От Борового никаких новостей? - сменил тему Ковалев.

Козлов, кажется, понял, неловкость штабс-капитана, причину его быстрой перемены темы, и подобие улыбки скользнуло по его лицу. Ковалев заметил призрак улыбки и досадливо крякнул. И уже более требовательно спросил, чувствуя ненужность самого вопроса, понимая, что и поручик осознает его никчемность и пустоту.

- Что Боровой?

- Вы же знаете, Николай Палыч, - перешел на официальный язык поручик. Если б что было, вы бы первым узнали. Я соблюдаю субординацию.

- Вот это умно. Нельзя скакать через голову начальства.

- Конечно, - серьезно сказал Козлов, - скакать через голову непосредственного начальства весьма неполезно. Это уже чисто штабная наука. Кстати, сегодня утром опять появились эти листовки. Наверху уже нервничают.

- Зря нервничают, там же чушь написана. Бред красной кобылы.

- Конечно, чушь, - вздохнул поручик. - Но сам факт неприятен: большевистское подполье.

- Ерунда, - Ковалев раздраженно махнул рукой. - Самое главное - найти источник утечки из конторы, задавить саботаж. Один этот мистер икс принесет больше вреда, чем пуды листовок. Или хотя бы оставить его без связи, обрубить все связи. И еще Боровой молчит.

- Ждать информации от Борового еще рано. Я думаю, пару-тройку недель еще потерпеть надо.

- "Пару-тройку", - Ковалев прислонился спиной к еще теплому кафелю печки (утром солдаты протопили: в гимназии было сыровато). - Все тянется, тянется. Слушай, у тебя никогда не было ощущения, что все может рухнуть? Уже этой осенью?

Поручик помолчал.

- Не знаю... Если хочешь, я зайду за тобой ближе к вечеру. Поужинаем вместе у Хмельницкого и отправимся к Мадам. Даккор?

Уже у двери Козлов обернулся:

- А по поводу общего краха... Только между нами. Несмотря на то, что дела наши в общем-то хороши, думаю, если этой осенью товарищи вдруг разовьют наступление на своем южном фронте, оно может быть успешным. Чисто теоретически. Только не надо этого больше ни с кем обсуждать, Николай Палыч. Неадекватные положению на фронте пораженческие настроения.

x x x

"Когда подаст весточку Боровой?..

Кажется. Не у меня одного нехорошие предчувствия. Но если, не дай Бог, они сбудутся... Что тогда? Зачем тогда все? Зачем эти безумные шесть лет крови и боли? Зачем была нужна растаявшая как туман та, совершенно другая жизнь в совершенно другой стране? Жизнь, с которой меня связывают осенние листья между страниц.

Именно той последней осенью я встретил Дашу. В уездном Бежецке, куда выбрался из своей глухомани совершенно без дела, просто убегая от осенней тоски. Я шел по бульвару и увидел ее. Нет, не ее. Сначала узконосый черный башмачок на желтой листве, потом желтый березовый лист между страниц книги. Она сидела на скамейке в городском саду и читала. Я подумал. Что у этой девушки та же привычка, что у моей матери. Но нет. Она просто где-то потеряла кожаную закладку и мимолетно заложила страницу листком. Все это я узнал позже.