Листопад

...Долина у небольшой речушки с неизвестным названием. Из чащи тянуло распустившимся ландышем и пряным ароматом разнотравья. Кругом было спокойно и тихо, будто и нет войны. Неожиданно в небо черными корнями вросли взрывы снарядов. И сразу все исчезло: и запахи ландыша, и соловьиные трели, и даже небо...

Очнулся Ручьев только под утро. Стояла какая-то необычайная тишина. Из-за кустов лился густой аромат ландыша. Рядом сочились иссеченные осколками стволы берез. И где-то робко, словно пробуя голос, пощелкивал соловей. Во всем теле была нестерпимая боль.

Почти совсем рядом хрустнул валежник. Ручьев от неожиданности чуть не вскрикнул, поспешно отполз за большой прибрежный куст ивняка, затаился. К речушке вышли трое в мутно-зеленых мундирах. Они неторопливо напились, закурили, весело о чем-то переговариваясь. Затем, обшарив взглядом берег, начали раздеваться. У ивняка сложили автоматы, сумки, белье. Двое из них вошли в воду. Третий неожиданно присел на корточки и из автомата прострочил по прибрежным кустам. Над головой Ручьева по-пчелиному прозвенели пули, осыпав ивовую листву.

От боли кружилась голова, тошнило. Ручьев, превозмогая боль, стиснул зубы. Сквозь листву виднелись обнаженные плескающиеся враги. Ручьев пополз. Тихо раздвинув ветки, поспешно потянул автомат. Прижавшись к прикладу, нажал на спусковой крючок. Тишину разорвала резкая сухая очередь. Больше Ручьев ничего не помнил.

Нашли его через сутки, ранним утром, на взмокшем от росы берегу. Он смотрел в нежную синеву неба. Над ним висели разрумяненные ветки ивняка. Узкие длинные листочки трепетали, словно боялись разбудить его от тяжелого, глубокого сна.

Война...

Ручьев отвернулся от бокового стекла и, искоса посмотрев на улыбающегося шофера, толкнул его в плечо:

- Ты чего?

- Да все никак, Алексей Дмитриевич, не могу успокоиться, как это вы черныша с вороной спутали?

- Ну вот тебе. Говорю же, степняк я. Таких птиц мы никогда не видели.

И ему припомнилось детство. Затерянная среди хлебных равнин деревушка Плетневка. Речушка Серебрянка за околицей. И степи, неоглядные степи!..

Да, родная Плетневка!.. После школы - армия. Фронт. Госпиталь. Потом работа в райисполкоме, а по вечерам учеба в сельхозинституте. Трудно было заочнику. Заседания, командировки мешали занятиям. Неожиданно избирают третьим секретарем райкома партии. Кабинетная работа Ручьеву была не по нутру. Тянуло к земле, к хлебным просторам. И он в числе тридцатитысячников уезжает в отдаленный совхоз агрономом. Но, видимо, было суждено стать партийным работником. Коммунисты совхоза избрали его своим вожаком. Просил кандидатуру отвести - не помогло. Люди верили в его справедливость и принципиальность. Теперь эти годы вспоминались Ручьеву, как самые лучшие в его жизни.

Семь лет проработал в совхозе!.. Семь лет!.. Срок немалый. Много было пережито за эти годы и хорошего и плохого. Там он по-настоящему познал тяжесть труда хлебороба.

Много лет прошло с тех пор. Многое изменилось и в жизни Ручьева. Он заведовал отделом полеводства в областном управлении сельского хозяйства, потом был инструктором обкома партии. И вот уже который год работает первым секретарем райкома. Редко приходилось заглядывать в лес. То посевная, то уборочная...

Ручьев чувствовал тяжесть этих лет. И ему невольно подумалось: "Не годы нас старят, а сутолока жизни, неумение собой распоряжаться..."

3

Буравлева они застали за обеденным столом. Наташа большим половником разливала борщ. По комнате увалистой походкой расхаживал Шевлюгин и что-то горячо доказывал, но, увидев перешагнувшего через порог Ручьева, осекся.

- Вот и сам секретарь райкома! - взметнул он на лоб брови. - Сейчас и рассудит наш спор.

- Спор - это не ругань, - пошутил тот и извиняюще добавил: - Вижу, начальства нет в конторе, так решил домой зайти...

- Лесничий тоже вроде человек. Ему, как и всем, на обед час положен. А что зашли, спасибо. - Буравлев вышел ему навстречу, пожал руку. Раздевайтесь и - к столу. Борщ наваристый...

- К такому борщу что-либо покрепче, - хитро подмигнул Шевлюгин.

- Я, признаться, до той крепости не охотник, сам знаешь, - отозвался на шутку Буравлев. - Потому и дома она у меня редкий гость.

- Хитер ты, как посмотрю я, - егерь лукаво прищурился. - А где надо, не теряешься. Знаем мы вас, таких трезвенников...

За столом установилось неловкое, тягучее молчание. Довольно ухмыляясь, Шевлюгин пододвинул к себе тарелку.

- Хоть и печет, но борщ что надо, а вот если бы... - снова попытался он намекнуть на горячительное, но его перебил Ручьев:

- Вы, как мне показалось, просили разрешить какой-то ваш спор?