Листопад в декабре

Всюду над зеркальной водой рдели угольки — лампочки на бакенах. Бакены были окрашены какой-то волшебной краской. Еще вечером Таня заметила: пронзительно алые, они даже в сумерках казались раскаленными, светящимися изнутри…

Уже светало, когда разошлись по каютам. Таня побледнела от усталости, чуть не валилась — так ей хотелось спать — и беззвучно смеялась над этим.

Николай было сунулся следам в ее каюту, но Таня утихомирила его строгим взглядом. А потом, стоя в дверях, она плавно подняла руку выше головы и так же плавно и горделиво, как царевна, опустила ее к губам Николая, и он начал целовать каждый ее палец, ладошку, запястье, всю руку до самого плеча. И ей это нравилось, она милостиво улыбалась.

Она уснула сразу же, без сновидений, сладко, как это бывает в детстве…

И снова было утро.

Широко размахнулась Обь. Стада деревьев грудились к воде. У ступенчатых высоких берегов вокруг норок тучами вились стрижи. Из размытых берегов свешивались бахромой черные, будто просмоленные, веревки корней. В половодье обрывистые берега, подмытые водой, обрушиваются в реку огромными пластами, с березами и соснами. И сейчас кое-где деревья торчали из воды. Изредка виднелись перевернутые рыбацкие лодки на отмелях у островов.

Теплоход обгонял самоходные баржи, сплавлявшие нефтяникам Васюганья разное имущество; другие ползли вверх, с бревнами и досками.

Нос теплохода резал воду, взбивал пену. Знойно дымились белые песчаные косы — ветер взвеивал, сносил в реку легкий, сыпучий, горячий песок. Вились чайки над сияющей солнечной дорогой, пролегшей по реке.

И все это принадлежало Тане.

У редких сел теплоход причаливал прямо к высокому берегу. Матросы бросали трап. Установив корзины на траве, бабы и ребятишки продавали смородину, молоко и мед. На берегу лежали и сильно пахли горы березовой и осиновой коры, ивовых, еще не высохших корзин, новых золотисто-белых и гулких кадок. Высились штабеля бревен и белые, веселые поленницы дров.

— Прелесть, — показала Таня на все это. — Ты меня понимаешь?

Николай кивнул: да, да!

Потолкавшись среди шумной толпы сбежавшихся жителей, они возвращались на теплоход, неся в газетных воронках черную смородину.

И снова плыли, И снова могуче и ровно шумела Обь…

2

Вдали показались дома на высоком яру.

— Вот и Колпашево, — обрадовался Николай. — Еще в семнадцатом веке основано. Это оставил след первопроходец Первуша Колпашников!

Таня разглядывала высоченный яр. В половодье его подмывает, и в ревущую воду ухают песчано-глинистые пласты.

— Уже две улицы исчезло — обгрызла Обь-матушка.

Жутковатым показался Тане этот слоистый огромный яр с желто-зелено-черными подтеками. Около него — глубины. К кучам песка у подножия были пришвартованы и теплоходы, и буксиры, и самоходные баржи, и катера. На вершину яра круто поднимались ветхие лестницы из досок.

А в одном месте Таня увидела… деревянный берег. Возле стены яра вколотили стоймя бревна, а между ними втиснули поленницы из чурок и всяких обрезков.

— Так в Нарыме крепят берега грузовых пристаней, — объяснил Николай.

С деревянного берега подъемные краны опускали на баржи контейнеры и пачки золотистых досок. А рядом на ленте транспортера уползали из барж на берег ящики с продуктами.

«Патрис Лумумба» причалил к желтому пассажирскому павильону с голубой крышей.

По длинной дощатой лестнице поднялись на улицу. Таня увидела тихий бревенчатый городок, тополя, березы и даже кедры и ели на улицах. Совсем недалеко поднимала верхушки тайга. Шаткие доски тротуаров гремели под ногами. Рабочие ломами выковыривали деревянные чурочки, которыми была вымощена улица. Теперь их заменяли бетонными плитами.

Подошли к автобусной остановке. Здесь был сколочен из горбылей сарайчик без одной стены. Сели в нем на длинную скамью из плахи. Таня посмотрела на Николая и ласково засмеялась: ее умилял этот домашний и по-сельски уютный городок. И Таня радовалась, что он такой особенный, нарымский. Ведь с него начнется ее с Николаем жизнь, и они всегда будут вспоминать его с волнением…

Николай не написал родителям. Приезд его с невестой и свадьба — все должно было стать сюрпризом.

Старая, обжитая часть Колпашева выходила на высокий берег Оби. Здесь была вполне современная улица с большими домами, магазинами, кинотеатром. Когда же дорога повернула от Оби к лесу, автобус мягко заколыхался по колдобинам, въехав в строящуюся часть города. Во дворах и на улицах еще виднелись болотные кочки, бревна, доски. За домами темнела сумрачная нарымская тайга.

Таня смотрела в окошко автобуса и все беспокоилась: как-то встретят ее родители Николая? Она только и знала о них, что отец работает директором гостиницы, а мать заведует клубом.

Когда по высокому дощатому тротуару подошли к бревенчатому особняку с голубыми ставнями и наличниками, Таня сказала:

— Дай передохнуть, — и притиснула руку к груди. Ей было трудно дышать — так она волновалась.

Они остановились у решетчатого зеленого заборчика, пахнущего краской.

— Нужно было все-таки написать, — сказала Таня, — а то… Как-то неудобно мне. Вдруг свалилась с неба и: «Здравствуйте, я ваша невеста… невестка!»