Листы дневника. В трех томах. Том 3

Определительные сейчас совсем смешались. Душа дозволена, дух запрещен. Ну что ж, если и не скажут, то подумают. У Горного есть отличный рассказ о том, как детям запретили некую песенку, но они стали прикладывать палец ко лбу, чтобы показать, что они думают эту песенку. Фискал восклицал: "Они думают песенку!"

Осталось у человека неотъемлемое его достояние — его дума. И не столько слова, сколько мысль завладевает пространством, мчится с неисчетной быстротой и вонзается в человеческое сознание. И есть в двуногом хотя бы малая сокровищница, где слагаются несломимые убеждения.

Можно гнуть и сгибать, но не больше меры! После чего или лопнет или поразит бумерангом. Удивляются иногда, почему этот мощный психический бумеранг поражает как бы при малых обстоятельствах. Но нам ли судить, где великое и где малое? Где прародитель огромных последствий и где мыльный пузырь?

Четвертый год войны! Подумайте! И нет признаков, чтобы война близилась к концу. Наоборот, возникают новые осложнения, нерешимые тупики. Туман, туман! Четвертый год культурная жизнь будет страдать и уродоваться. И это бедствие повсеместно, и одичание и ненавистничество вползают в обиход. Четвертый год войны!

Немалый срок быть отрезанным от всех друзей. Вот вчера пришло письмо из Буэнос-Айреса, отправленное 12 Марта. Годовой срок для оборота! Какой же ритм работы?

В Паури Гарвал хотят в музее иметь комнату Рериха. Даже странно подумать. А медный колокол отбивает: "четвертый год войны!"

1 сентября 1942 г.

Публикуется впервые

Осколки

Как-то в минуту шутки вспомнились подробности из времен Академии Художеств. Все смеялись, а Юрий настаивал: "Запиши, запиши". Где же все записать! Конечно, забавно, что Репин говаривал новичку, принесшему на "строгий суд" слабые попытки свои: "завидую вашей кисти". Старик Виллевальде, всегда в мундирном фраке, всех хвалил: "Очень хорошо, отлично, прекрасно!" Затем захваленный получал на экзамене один из последних номеров, а Виллевальде успокаивал: "Значит, у других было еще лучше". Подозеров был мастер по части затылка. Если на рисунке хотя бы частично виднелся затылок, Подозеров требовал: "Затылочка прибавить".

Чистяков бывал несправедлив, благоволил к одним, а других забывал. Когда же ему намекали об этом, он мстил и кричал на весь класс: "Да у вас не Аполлон, а француз — ноги перетонили". Понес к нему заданный эскиз "Медный змий", а он говорит: "Чего выдумывать, возьмите Дорэ". Когда его спрашивали, отчего он не кончит свою "Мессалину", Павел Петрович ухмылялся: "Голова болит. Уже тридцать лет голова болит". При злоупотреблениях Владимира и Исеева один Чистяков не пострадал, ибо не подписывал протоколов заседаний, а всегда исчезал заранее. Пригласил известного лошадника Ковалевского посоветовать насчет коней в "Княжей охоте". "Да вы покройте их попонками", — вот и весь совет.

Много всяких добродушных осколков, а на стенах мастерских висели рисунки Брюллова, Сурикова, Врубеля и других превосходных. Ходили присматриваться, как они делали, — это не подозеровский затылочек!

Говорят, что Музей Академии очень пострадал из-за вандализма некоего невежды Маслова. Жаль, там были отличные вещи, вошедшие в историю русского искусства. Все-таки невозможно примириться с мыслью, что превосходная группа народного достояния из Эрмитажа перекочевала в Америку. Это были отборные шедевры, незаменимые. Грустно отмечать в старом каталоге Эрмитажа таких ушедших. А сколько первоклассных русских примитивов — икон распылилось по американским домам! Везде ли понимают истинное значение приобретенного? Окультурят ли чьи-то сердца эти русские послы?

Письмо из Москвы от Бори — вот радость! Из Америки пишут, что война прихлопнула наш Филадельфийский Центр. Многие призваны на войну, другие переехали. Умер Д-р Бринтон.

7 сентября 1942 г.

Публикуется впервые

Америка (14.09.1942)

Долетело письмо Катрин от 31 Июля. Очень значительно сведение о шести годах для продолжения дела картинной Корпорации. Это совпадает с письмом Е.И. об отложении до конца войны. Сейчас же мы телеграфировали о необходимости установить точный последний срок для дела Корпорации. Чем дальше этот срок, тем лучше. Кроме того, вероятно, и еще можно оттянуть. Не думаете ли Вы написать американскому ген[еральному] консулу в Калькутту и спросить, что у них в архиве 1928 года имеется о Картинной Корпорации. И Зина и Франсис тогда были там. Нам нельзя писать — мы не амер[иканские] граждане, но Вам можно. Ведь каждый крючок в деле полезен, а если не выйдет, то и вреда не будет. Кто же может отрицать существование Корпорации, когда три шеры стоили 11.000 долларов? Не без причины X[орш] все засылает с предложениями.