Листы дневника. В трех томах. Том 3

Гангстер изворотлив. Где нужно — улыбнется, всячески прикинется. Где и тридцать серебренников забренчат. Где и угроза, где и убийство. Все пути открыты. "Закон, как дышло, куда повернешь, туда и вышло". Уже давно это сказано, и гангстер знает много пословиц. Знает, что у Фемиды глаза завязаны. И еще есть опора у гангстера. Он убежден, что защитить правду стоит великих денег. Но какие же деньги найдутся у ограбленных людей? И где те защитники, которые, подобно Золя, встанут за правду без гонорара? У гангстера найдутся и покровители, им опутанные. Даже вторгнутся они в правосудие, будут надоедать судьям телефонами. Гангстер надсмеется над целой нацией. Сыграет на любой слабой струне. Где выгодно, прикинется шовинистом или меценатом — наденет любую шкуру, хотя бы овечью, чтобы скрыть свою тигровую личину. Даже разумные люди будут советовать уступить гангстеру, ибо и Спарафучиле недорого стоит. Итак, вопреки Культуре, вопреки цивилизации, вопреки достоинству человеческому гангстер будет царить. Он найдет хор сикофантов[176] и готовые отравленные кинжалы. Отчего Линдберг вынужден был покинуть Америку?

Публикуется впервые

Оборона Культуры

(из письма)

О Пакте охранения художественных и научных ценностей. Я вполне согласен с Тобою, что всякие условные Лиги и всякие "некультурные некооперации" (как их называл Масарик) ни к чему не приведут. С этой точки зрения Пакты являются лишь клочками бумаг, и в этом Ты прав. Но моя идея совсем иная. Издавна я был членом Красного Креста, а затем и Французский Красный Крест избрал меня пожизненным членом. Этим путем я мог ознакомиться с деятельностью замечательного Дюнана и со всею историею прекрасного гуманитарного учреждения Красного Креста. Мне известно, какие насмешки и всякие пессимистические поругания вызывала в свое время идея Дюнана. Ее обозвали утопией, надсмехались и ругали непрактичность великого швейцарца. Потребовалось семнадцать лет упорнейших трудов, чтобы добиться первого осуществления простой всечеловеческой идеи. Таким образом, невозможное вчера вдруг сделалось вполне возможным. Конечно, и сейчас найдутся человеки, которые с некоторым злорадством расскажут о том, как еще недавно итальянские бомбы поражали госпитали Красного Креста. Но эти отдельные жестокости и варварства нисколько не опрокидывают высокий смысл Красного Креста. Обругать и оплевать можно даже самые высокие изображения. Но они от этого не унизятся. Разве унизилось значение "Анжелюса"[177] Милле, претерпевшего вандальское нападение?

Моя идея о сохранении художественных и научных ценностей прежде всего заключалась в создании международного импульса к обороне всего самого драгоценного, чем живо человечество. Если знак Красного Креста всем напоминает о гуманитарности, то такого же смысла знак должен говорить человечеству о сокровищах прекрасных. От начальной школы и до всех общественных проявлений человек должен усваивать ясное представление о значении искусства и знания. Как Тебе ведомо, такое пикториальное[178] воздействие является одним из самых убедительных и запоминаемых. Таким образом, если школьники от своих первых же дней усвоят значение и Красного Креста Культуры, то в конечном счете произойдет и сдвиг сознания.

В нашей переписке по этому поводу накопилось много интереснейших данных. Вот теперь мы слышим, что газета "Нувель Литерер" открывает целую анкету по этому поводу и обещает дать мнение генерала Гамлена, Поля Жамо, Уго Оджетти, Филадельфуса и других деятелей. Импульсом к этому обмену послужила статья нашего друга де Ла Праделя об охранении творений искусства во время войны. Еще недавно один видный иностранец, профессор писал мне: "Вы будите, устыжаете и не даете впасть в пессимизм и уныние". Если человек устыдился — значит, он уже лишний раз подумал о ценности искусства и знания, а ведь о значении этих облагораживающих предметов человечеству не мешает подумать и утром, и днем, и вечером. Таким образом, моя мысль прежде всего была не столько о клочках бумаги, сколько об импульсе углубления человеческой мысли к тому, в чем заключается истинный прогресс.

Если нам, подобно Дюнану, приходится слышать поругания, то это нисколько не убавит нашего устремленя ко благу. Целый архив литературы и интереснейших мнений является доказательством того, что не тщетны были устремления и труды. Человечеству далеко до мира, и тем не менее везде возносятся моления о "мире всего мира". Казалось бы, это величайшая утопия, и тем не менее сердце человеческое не молится о даровании войны, хотя она и есть самая гнусная реальность нашего века. Пространственно молятся о мире всего мира, и в этом цементировании пространства уже выявляется светлый оптимизм. Пусть это будет выполнено не для нас, но хотя бы для отдаленного человечества, которое нам заповедано любить.