Литератор Писарев

Реалист всего-навсего выбирает благую часть. Он знает, что бессмысленная жизнь немногим лучше страдания. Он знает также, что только работа, имеющая конечной целью накормить всех голодных и одеть всех, кто ходит в лохмотьях, только она придает жизни смысл. Стало быть, у него и выбора нет, нет другого выхода — он должен, чтобы не погибнуть нравственно, немедля приступить к такому труду, который скорее всего даст искомые результаты.

Но к какому же именно труду он должен приступить немедля?

Вот что спрашивается в задаче, и спрашивается настоятельно.

Первый ответ: к любому, лишь бы он был полезен, лишь бы это был не мартышкин труд. Откупщик, офицер, цензор (в особенности цензор!), шахматист, биллиардный маркер, департаментский чиновник и те отъявленные тунеядцы, что считают себя русскими лириками, — конечно же, никто из них ни прямо, ни косвенно не способствует улучшению условий жизни большинства, и даже если бы они все трудились от зари и до зари, все равно это не принесло бы обществу ни малейшей пользы. Но кто умеет себя прокормить, делая что-нибудь действительно нужное, тот облегчает участь человечества хотя бы уже тем, что не сидит у него на шее.

Согласитесь, однако, что настоящего реалиста такой ответ удовлетворить не может. Реалист не станет, например, заниматься трудом физическим: ведь разделить судьбу большинства далеко еще не значит переменить ее.

Никто не спорит, — труд людей, которые кормят и одевают нас, в высшей степени полезен, но им-то какой прок, если вы сделаетесь одним из них? При теперешнем устройстве материального труда, при теперешнем положении чернорабочего класса во всем образованном мире, эти люди не что иное, как машины, отличающиеся от деревянных и железных машин невыгодными способностями чувствовать утомление, голод и боль. В настоящее время эти люди совершенно справедливо ненавидят свой труд и совсем не занимаются размышлениями. Они составляют пассивный материал, над которым друзьям человечества приходится много работать, но который сам помогает им очень мало. Это — туманное пятно, из которого выработаются новые миры, но о котором до сих пор решительно нечего говорить… Хотели бы вы стать живой машиной и прозябать в тех подвалах общественного здания, куда не проникает ни один луч общечеловеческой мысли? Хотели бы? Ступайте тогда в подвал. Одной машиной будет больше, одним реалистом меньше, дело созидания новых миров из первобытного тумана, наполняющего грязные подвалы, еще несколько отсрочится, — вот и весь результат. Иного не ждите: нельзя оставаться реалистом, отдавая свои силы труду ненавистному, — а заниматься с любовью материальным трудом в настоящее время почти немыслимо, и в России, при наших допотопных приемах и орудиях работы, еще более немыслимо, чем во всяком другом цивилизованном обществе.

Вот мы и приближаемся к решению нашей задачи — методом остатков, по Миллю. Вот, стало быть, какой труд нам необходим: непременно умственный, непременно приятный (работая без наслаждения, мы не доставим обществу пользы, соответствующей размерам наших способностей), и он должен быть непременно направлен к известной нам разумной цели.

Однако и этого мало: труд непременно также должен быть успешным, то есть мы обязаны не только преследовать нашу цель, но и достигать ее. Только успешный труд действительно полезен. Реалист не может успокоить себя тою отговоркою, что я, мол, исполнил свой долг, старался, говорил, убеждал, а если не послушали, так, стало быть, и нечего делать. Такие отговорки хороши для эстетика, для дилетанта умственной работы, для человека, которому надо во что бы то ни стало получить от самого себя квитанцию в исправном платеже какого-то невещественного долга. А в глазах реалиста такая квитанция не имеет никакого смысла; для него труд есть необходимое орудие самосохранения, необходимое лекарство против заразительной пошлости; он ищет себе полезного труда с тем неутомимым упорством, с каким голодное животное ищет себе добычи; он ищет и находит, потому что нет таких условий жизни, при которых полезный умственный труд был бы решительно невозможным.

…Итак, внимание! Требуется назвать такое умственное занятие, которое при данных условиях, а именно в России, в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, дает человеку наисильнейшую радость, а обществу — наибольшую пользу.

Назвать? Извольте. И если вы опасались — или надеялись, — что вам предложат повторить двенадцать подвигов Геракла, то искомое решение вас, пожалуй, удивит.