Литераторы и общественные деятели

«Театр и Искусство» вспоминает:

— В Одессе г-жа Волгина поставила эту пьесу, но спектакля не докончили, потому что пришлось вызвать сотню казаков для полного «ансамбля».

«Будущность» припоминает:

— В январе этого года актёр г. Травинский, игравший в Екатеринбурге, хотел поставить пьесу г. Эфрона в свой бенефис, но начальник губернии не разрешил этого.

Когда её хотели поставить в Севастополе, актёры отказались играть и возвратили роли.

Когда её хотели поставить два года тому назад в Петербурге, в пьесе отказался играть г. Далматов, отказался играть г. Бравич. Теперь отказались играть г-жа Яворская, г. Яковлев.

Такова пьеса.

Её никто не хочет играть.

А когда находятся актёры, готовые сыграть даже эту пьесу, — её вышвыривает администрация.

Когда же и администрация оказывает пьесе «терпимость», — для успеха пьесы приходится вызывать сотню казаков.

И так от Екатеринбурга до Севастополя!

Пьесу вышвырнули с Александринской сцены, несмотря на то, что на ней есть бланк Крылова, — а с этим бланком на этой сцене пьесы учитываются всегда.

Он имеет кредит в учётном комитете, который называется театрально-литературным.

Когда, наконец, отовсюду изгнанный г-н Эфрон принёс подкинуть своих «Сынов» в Малый театр, то даже в Малом театре ему сказали:

— Вы бы, всё-таки, того… Прикрылись… И сами бы прикрылись и пьесу прикроете!

Г. Эфрон сам прикрылся псевдонимом «Литвин», а пьесу прикрыл названьем «Контрабандисты».

И вот Малый театр переживает теперь последний день приговорённого к смерти.

К артистам являются депутации от публики, — люди, знакомые только с тем, что лучшего есть в артисте, — с их талантом, а не с ними лично.

И говорят:

— Мы любим вас. Мы уважаем вас. Неужели вы будете играть в такой пьесе?

И эти люди — не евреи, это русские обращаются к артистам.

Растерянные артисты прибегают к знакомым, умоляя прийти на генеральную репетицию:

— Скажите, что там нужно вычеркнуть! Как «почистить» пьесу?

Опять-таки они обращаются не к евреям. Они обращаются к русским людям, потому что русскому обществу претит эта пьеса.

Русское общество возмущено.

Русское общество протестует:

— Довольно грязи! Доносов! Клеветы! Мы не хотим, чтобы и сцену превращали в кафедру гнусности.

Даже сцену Малого театра! Потому что и в «бельёрничестве» должны быть границы.

И вот среди этого шума, среди ропота негодования, раздаётся громкий женский голос:

— Пустите меня! Вперёд пустите! Меня вперёд! Меня! Меня!

Чей это знакомый голос?

Прислушаемся…

— Меня вперёд! Меня!

Да это г-жа Яворская!

— Господа, пропустите г-жу Яворскую вперёд!.. Ради Бога, что случилось?

— Я отказалась играть в этой пьесе! — трагически говорит г-жа Яворская.

— И были совершенно правы! Не приходите от этого в трагическое настроение! Раз пьеса, по вашему мнению, клевета, — всякий человек имеет право отказаться повторять клевету. И артист, конечно, в том числе. Успокойтесь! Другие до вас поступали точно так же. Из-за чего же столько волнений? Зачем впадать в трагедию? Успокойтесь! Ей Богу, вы ничего особенного не сделали!

Но г-жа Яворская взволнована.

— Я отказалась! Я отказалась! И об этом напечатано в газетах. Вот «Северный Курьер!» Читайте! Читайте! Всё, всё читайте! Об этом напечатано в газетах.

Остаётся улыбнуться и сказать:

Надо терпеть, г-жа Яворская! Что делать! Ваша судьба!

Когда г-жа Яворская едет на гастроли по провинциальным городкам, — все телеграфные проволоки звенят.

И даже в Иркутске изумлённый редактор местной газеты получает телеграмму «Российского агентства»:

Мелитополь. Гастроли г-жи Яворской возбуждают невиданный даже в Париже фурор.

Когда г-жа Яворская читает на пушкинских торжествах, не поймёшь:

— Да при чём же Пушкин в этом чествовании г-жи Яворской?

Так много в дружественных газетах пишут о г-же Яворской и так мало о Пушкине.

В г-жу Яворскую влюблены все типографские машины и телеграфные проволоки.

Что делать, сударыня! Надо терпеть! До сих пор писали только тогда, когда вы играли, теперь, оказывается, будут писать даже тогда, когда вы не будете играть! «Шла пьеса такая-то. Г-жа Яворская не играла и была очень хороша». Надо терпеть! Слава!

Тут г-жа Яворская принимает самую трагическую из своих трагических поз, мучительно сжимает свои руки, закатывает глаза. Мертвенная бледность покрывает её лицо, она говорит сквозь зубы потрясающим голосом, в котором слышно страдание и даже самая смерть:

— Я пострадала! Поймите вы! Я по-стра-да-ла!!!

Мы все наполняемся ужасом:

— Как? Когда? Где?

— Я жертва бесчеловечной мести! — трагически продолжает г-жа Яворская. — После того, как я отказалась играть в пьесе Литвина, и об этом появилось в газетах, я играла «Бесправную», и вот вам № «Нового Времени».

Она с трагическим хохотом подаёт нам нумер газеты:

— Ни слова о мне! Я жертва мщенья! Я пострадала! Я по-стра-да-ла!!!

Нам снова остаётся только улыбнуться и начать утешать страдающую женщину.