Литература. 10 класс

В сознании писателя окончательно определился перелом. С. Т. Аксаков замечает: «…Он начал писать «Мертвые души» как любопытный и забавный анекдот… только впоследствии он узнал, говоря его словами, «на какие сильные и глубокие мысли и глубокие явления может навести незначащий сюжет», что… мало-помалу составилось это колоссальное здание, наполнившееся болезненными явлениями нашей общественной жизни… впоследствии почувствовал он необходимость исхода из этого страшного сборища человеческих уродов. Отсюда начинается постоянное стремление Гоголя к улучшению в себе духовного человека и преобладание религиозного направления, достигшего впоследствии… такого высокого настроения, которое уже несовместимо с телесным организмом человека…»

Отныне все последующие труды писателя подчинены реализации неосуществимой цели: Гоголь ощущает себя проповедником, он стремится научить людей жить по высоким нравственным законам. «Когда вся утопичность, которая была в Гоголе, когда он писал «Ревизора», получила жестокий удар от явного несовпадения художественной ценности созданий искусства (в данном случае «Ревизора») с ее воздействием на нравы, на моральное сознание общества, – то тогда Гоголь нашел в религиозном миропонимании иную базу для осмысления функции искусства», – подчеркивает В. Зеньковский, исследователь творчества писателя.

«Выбранные места из переписки с друзьями»

Сначала Гоголь ждал прямого и непосредственного результата от «Ревизора», затем – от «Мертвых душ», от тех рассказов и повестей, над которыми работал параллельно с созданием поэмы. Затем его надежды были связаны с «Выбранными местами из переписки с друзьями». В предисловии к этой книге он пишет: «Сердце мое говорит, что книга моя нужна и что она может быть полезна…» Писатель вновь касается тех вопросов и проблем, тех сторон русской жизни, которые затронуты в повестях, комедиях, поэме.

Стремление любого человека подчинить волю окружающих тому, что он сам считает абсолютным благом, неизбежно кончается крахом. Попытка создать произведение, которое покажет всем людям, как можно и должно жить, искреннейшая уверенность, что только его решение верно, и невозможность сделать это именно благодаря беспощадной честности таланта – причина трагедии. Гоголь поставил перед собой задачу, непосильную для человека. Он заранее обрек себя на поражение.

Много споров возникало и возникает вокруг «Выбранных мест из переписки с друзьями». Разочаровавшись в возможностях писателя, Гоголь решается обратиться к людям со словом проповедника. Он говорил: «…На некоторое время занятием моим стал не русский человек и Россия, но человек и душа вообще». Результатом появления произведения Гоголя станет полемика писателя с критиком В. Г. Белинским, в которую были вовлечены самые широкие литературные круги. Критик утверждал: «…Горе человеку, которого сама природа создала художником, горе ему, если, недовольный своею дорогою, он ринется на чужой путь!»

Гоголь пишет в «Авторской исповеди», созданной в мае – июне 1847 года, что решает бросить писательство. Подавленный непониманием, он в январе 1848 года предпринимает паломничество. Жуковскому так объясняет свое решение: «Мое путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узнать лично и как бы узреть собственными глазами, как велика черствость моего сердца. Друг, велика эта черствость! Я удостоился провести ночь у гроба Спасителя, я удостоился приобщиться от святых тайн, стоявших на самом гробе вместо алтаря, – и при всем том я не стал лучшим, тогда как все земное должно бы во мне сгореть и остаться одно небесное».

Работа над вторым томом «Мертвых душ». Последние годы жизни

Вернувшись в Россию, Гоголь продолжает работу над вторым томом «Мертвых душ». Для других путешественников возвращение на родину было и возвращением в родной дом. Для Гоголя это было лишь изменением места его скитаний. Как всегда, на него благотворно действовала дорога: «Дорога – мое единственное лекарство»; «…дорога по нашим открытым степям тотчас сделала надо мною чудо». Близкая ему и сочувствующая его духовным поискам калужская губернаторша А. О. Смирнова замечала: «Ему всегда надо пригреться где-нибудь, тогда он и здоров». И он «пригревался» у А. О. Смирновой, у В. А. Жуковского, у Виельгорских в Ницце, у С. П. Апраксиной в Неаполе, у М. П. Погодина и графа А. П. Толстого в Москве. Своего дома у него никогда не было. Но он не любил и не умел быть один: в Петербурге жил через стенку с А. С. Данилевским, И. Г. Пащенко, в Риме соседствовал с П. В. Анненковым, H. М. Языковым, В. А. Пановым.