Литература 9 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы

– Без четверти, – сказал Клод.

Затем он распрямился, проследовал с достоинством к первому столу с левой стороны, оказавшись, таким образом, у самой входной двери, и облокотился на один из углов этого стола. Лицо его светилось спокойствием и доброжелательностью.

Пробило девять часов. Двери отворились. Вошел начальник.

Все, кто находился в эту минуту в мастерской, молчали, словно окаменев.

Начальник, как всегда, был один.

Веселый, самодовольный и неумолимый, он не заметил, войдя в помещение, Клода, стоявшего слева от двери с рукой, засунутой в карман штанов, и торопливо прошел мимо первых столов, кивая головой, окидывая мастерскую привычным взглядом, что-то бормоча и не видя, что во всех прикованных к нему глазах таилась одна и та же страшная мысль.

Вдруг, с удивлением заслышав шаги за своей спиной, он резко обернулся.

Это были шаги Клода, который уже несколько минут молча следовал за начальником.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Д. – Почему не на месте?

Ведь здесь человек – это уже не человек, а собака, и говорить ему нужно «ты».

Клод ответил со всей почтительностью:

– Потому что мне нужно поговорить с вами, господин начальник.

– О чем?

– Об Альбене.

– Опять! – сказал Д.

– Да, опять, – ответил Клод.

– Так что же, – сказал Д., продолжая свой путь, – выходит, одних суток карцера тебе мало?

– Господин начальник, верните мне друга, – сказал Клод, не переставая следовать за Д.

– Это невозможно.

– Господин начальник, – Клод произнес эти слова тоном, который мог бы разжалобить самого сатану, – умоляю вас, верните мне Альбена, увидите, как отлично я буду работать. Вы на свободе, вам это непонятно, вы не знаете, что значит для нас друг, а у меня… у меня нет ничего, разве что эти четыре тюремных стены. Вы… вы можете приходить и уходить, а мое единственное достояние – это Альбен. Верните мне его. Он кормил меня, вам это хороню известно. Что стоит вам сказать «да»? Разве вы пострадаете оттого, что в одном и том же помещении у вас будет один человек по имени Клод Гё и другой, которого зовут Альбен? Ведь все тут так просто. Господин начальник, мой добрый господин Д., умоляю вас, всеми святыми заклинаю!

Клоду, верно, еще ни разу не приходилось произносить столько слов в разговоре с тюремщиком, и теперь, утомленный, он замер в ожидании.

– Это невозможно, – ответил начальник, не скрывая своего нетерпения. – Я сказал – и кончено. И не приставай ко мне больше. Ты мне надоел.

Он спешил и поэтому ускорял шаг. Но Клод не отставал от него. Разговаривая на ходу, они оба достигли выхода. Восемь десятков воров смотрели и слушали, затаив дыхание.

Клод легонько коснулся руки начальника.

– Мне нужно хотя бы знать, за что я приговорен к смерти. Скажите, почему вы нас разлучили?

– Я тебе уже говорил, – ответил начальник. – Потому.

И, повернувшись к Клоду спиною, он протянул руку к дверной задвижке.

Услышав этот ответ, Клод сделал шаг назад. Восемь десятков окаменевших людей увидели, как его правая рука вытянула топор из кармана штанов. Затем эта рука поднялась, и – страшно сказать – прежде чем начальник успел испустить крик, топор, трижды ударивший по одному и тому же месту, раскроил ему череп. Д. повалился навзничь, но тут четвертый удар превратил его лицо в месиво. Приступ ярости обычно быстро не проходит, и Клод Гё нанес пятый, уже совсем ненужный удар, которым он рассек правое бедро начальника. Тот был мертв.

Лишь после этого Клод отбросил топор и крикнул: «А теперь очередь за другим!» Другой – это был он сам. Все видели, как он вытащил из кармана куртки маленькие ножницы своей «жены», но никто не успел помешать ему, когда он вонзил их себе в грудь. Ножницы были коротки, а грудь глубока. Снова и снова – больше двадцати раз – наносил он себе удары, поворачивая ножницы в ранах и восклицая: «Никак не найду тебя, проклятое сердце!» И наконец, обливаясь кровью и лишившись чувств, он упал на распростертое тело убитого.

Кто из обоих был жертвой другого?

Когда Клод пришел в себя, он обнаружил, что лежит в кровати, весь в бинтах, окруженный заботой. Ласковые сестры милосердия хлопотали у его изголовья. Был здесь и следователь, составлявший протокол и спросивший его с большим участием:

– Как вы себя чувствуете?

Клод потерял много крови, однако ножницы, которые он с такой наивной и трогательной верой в свою любовь превратил в орудие самоубийства, своего дела не сделали: ни один из нанесенных ударов не оказался опасным для жизни. Ей угрожали только те раны, которые он нанес господину Д.

Начались допросы. Его спросили, он ли убил начальника мастерских тюрьмы Клерво.

– Да, – ответил он.

Его спросили почему. Клод ответил:

– Потому.

Меж тем наступил момент, когда раны его начали гноиться и злая горячка стала терзать его. Казалось, дни Клода сочтены.

Ноябрь, декабрь, январь и февраль прошли в заботах и приготовлениях; слуги медицины и правосудия хлопотали вокруг Клода: одни исцеляли его раны, другие воздвигали для него эшафот.