Литература для нервных

В поэзии речь делится на отдельные строки-стихи (отсюда «стихосложение», т. е. складывание, слагание), и всякий раз, продолжая читать текст, мы как бы возвращаемся обратно, в то же место, где начиналась предыдущая строка (по латыни versus – возвращающийся к началу, отсюда версификация – стихосложение). Ритмическая организация текста также воспроизводится – «возвращается». Отдельные стихи связаны не только ритмом, но и образующим его метром (стихотворным размером), рифмой, а еще – «теснотой стихового ряда» (Тынянов). Мы не можем употребить в стихотворении любое слово, которое кажется подходящим, допустим, по смыслу, если оно не отвечает художественному строю целого. Если мы выбрали какой-то из принципов рифмовки, значит, должны его выдерживать, и так со всеми критериями поэтического текста. Здесь и там получается, что какое-то слово в строку не лезет, и вот тогда мы много и тщательно работаем со стихотворением. Каждое лишнее или неточное слово безжалостно вымарывается автором. Основная задача поэзии – передать читателю ощущение целостности художественного образа, на что и работает ее специфика как искусства.

Проза – не только создание художественного образа, но и в большей мере, чем поэзия, – передача информации. Другое дело, что и эта информация тоже подается художественно, для чего используются, в частности, риторические стратегии (описание, повествование, рассуждение, монолог, диалог), обычные художественные приемы и средства. Но автор-прозаик в меньшей степени скован рамками организации текста (метр, ритм, рифма, строфа). Здесь нет обязательной возвратности, хотя ритм в художественной прозе тоже желателен. Однако он, как и сам текст, непредсказуем и формируется по мере движения, идущего линейно и ограниченного лишь естественными размерами печатной страницы.

Если в поэзии предложение разрывается, переходит на следующий стих или начинается в середине и границы его не обязательно совпадают с границами стиха (могут и совпадать), то в прозе такой особенности нет. Текст разворачивается постепенно, вбирая в себя новые периоды, слова различных персонажей с их речевыми характеристиками, связями между ними и голосом автора – вот откуда речевое разнообразие одного и того же текста. Иногда ритмические модели повторяются, если этого требует природа произведения в целом.

Происхождение поэзии и прозы великий русский филолог Александр Николаевич Веселовский (1838–1906), один из основателей современной науки о литературе, связывал с тем, что «иное пелось, другое сказывалось». Современному читателю будет интересно узнать, что очень долго, буквально до XIX века, искусством считалась только поэзия! В ней изображался – собственно, так происходит и сейчас, – идеальный мир человеческих переживаний, которые надо понимать, конечно, очень широко (см. Лирика). Исключения бывают, но, как правило, это лишь подобия поэзии.

Веками за прозой закреплялась задача изображать мир действительности. Его преображение стало художественной задачей начиная с эпохи романтизма. Но даже Александр Афанасиевич Потебня (1835–1891), еще один русский филолог, чьи изыскания стали основой нашего понимания художественного слова, писал: « для нас есть прямая речь не в смысле первообразности и несложности, а лишь в смысле речи, имеющей в виду <…> только практические цели или служащей выражением науки. Прозаичны – слово, означающее нечто непосредственно, без представления, и речь, в целом не дающая образа, хотя бы отдельные слова и выражения, в нее входящие, были образны». Всего сто с небольшим лет прошло, а как изменилась литературная ситуация!

Снова обратимся к Потебне: «Мы можем видеть поэзию во всяком словесном произведении, где определенность образа порождает текучесть значения, то есть за немногими чертами образа, и при посредстве их видеть многое в них не заключенное, где даже без умысла автора или наперекор ему появляется иносказание».

Как ни странно, истоки формирования прозы – в стихотворном эпосе, начиная с шумерских сказаний о Гильгамеше, древнеиндийских «Махабхараты» и «Рамаяны», персидского «Шахнаме», «Одиссеи» и «Илиады» Гомера, «Энеиды» Вергилия, финской «Калевалы», немецкой «Песни о Нибелунгах», французской «Песни о Роланде», киргизского «Манаса»… Чем более развитой становилась словесность, чем теснее оказывались эпические рамки, тем большего хотели достичь авторы новых поколений. Небывалого соотношения прозаического и поэтического начал добился, конечно, Пушкин в «Евгении Онегине» (см. Жанр).