Литература эпохи Возрождения

... Ни один
Разумный человек там не смеется;
Там стоны, вопли раздирают воздух —
Никто не слушает; там злое горе
Считается обычным; зазвонят
По мертвеце — «По ком?» — никто не спросит...

(IV, 2. Пер. А. Радловой)

Сама великая Матерь-Природа отвернулась от Макбета. Небо смущено его злодейством. Солнце затмилось, среди дня победила ночь. Сова убивает гордого сокола (II, 4).

Обилие инфернальных образов в трагедии Шекспира вовсе не свидетельствует о консерватизме шекспировского мышления. В эпоху Возрождения еще многие верили в ведьм и злых духов. «Век Разума» еще не наступил. Это давало Шекспиру возможность в самом концентрированном и наглядном виде изобразить наступление сил зла на мир, рождающий ядовитый всходы эгоизма. У этого карнавала зла есть даже свои шутки и забавы, свой «черный» юмор. Это сомнительные реплики ведьм и их обманчивое пророчество: «Макбету не опасен тот, кто женщиной рожден» и «Не раньше может быть Макбет сражен, / Чем двинется на Дунсинанский склон / Бирнамский лес» (IV, 1). Пророчества, в которые был готов поверить Макбет, оказался обманом. Опустошенный, подавленный, «объевшийся ужасами», Макбет погибает от руки честного Макдуффа.

Среди великих трагедий трагедия Шекспира «Отелло» (1604) является наиболее «камерной». В ней нет торжественной архаики, нет грозных небесных знамений, ведьм и призраков, и действие ее относится не к раннему средневековью, а к XVI веку, т.е. к годам, близким к Шекспиру. По определению Гегеля, «Отелло — это трагедия субъективной страсти»[184]. Любовь венецианского мавра Отелло и дочери венецианского сенатора Дездемоны составляет сюжетную основу пьесы. Мы все время с неослабным вниманием следим за их судьбой, за тем, как Отелло, поверив наветам Яго, поднимает руку на безупречную женщину. В то же время вряд ли правы те, кто вслед за Георгом Брандесом полагают, что «Отелло» — это «чисто семейная трагедия»[185]. Ведь уже самого начала пьесы до нас начинает доносится гул большой истории. Из первого акта мы узнаем, что турки угрожают Кипру, находившемуся (до 1571 г.) под властью Венецианской республики, и что именно Отелло, опытного и смелого воина, венецианский дож намерен послать против них. Для зрителей шекспировского времени Турция вовсе не являлась эффектной экзотической декорацией — это была грозная политическая реальность.

К первому акту относится взволнованная речь Отелло, из которой мы узнаем, как встретились Отелло и Дездемона и как они полюбили друг друга (I, 3). В доме сенатора Брабанцио, отца Дездемоны, Отелло рассказывал о своей нелегкой жизни, проведенной в военных лагерях, среди стычек и сражений, о превратностях судьбы, о трудном детстве, плене и рабстве, о бесплодных пустынях, угрюмых пещерах, об утесах и горных хребтах, касающихся своими вершинами неба. По словам Отелло, Дездемона полюбила его «за те бедствия, которые я пережил, а я ее — за сострадания к ним». Таким образом в судьбу героев вторгается большой тревожный мир, с его испытаниями и жестокостью.

Конечно, в великолепной Венеции все было по-иному. Но, если принять во внимание отношение сенатора Брабанцио к замужеству своей дочери, и здесь, в цивилизованном мире, в котором существует оскорбительная расовая иерархия, Отелло не мог себя чувствовать легко и свободно. Вот почему любовь Дездемоны он принял как великое благо, и она сама стала для него воплощением света и гармонии. Глубокий смысл приобретают слова Отелло, брошенные как бы случайно: «Дивное создание! Да погибнет моя душа, но я тебя люблю! И если я разлюблю тебя, вернется снова хаос» (III, 3 Пер. М.М. Морозова ).

Далекий от Венеции Кипр, согласно античному преданию, являлся обителью богини любви Афродиты (Киприды). Обителью чистой искренней любви должен был стать этот остров и для Отелло с Дездемоной. Лукавая высокомерная Венеция осталась далеко в стороне. Однако уйти от этого коварного мира героям Шекспировской трагедии не удается. Он настиг их на Кипре в лице коварного Яго, лицемерного прапорщика Отелло, оскорбленного тем, что Отелло не назначил его своим заместителем, предпочтя ему Кассио, еще не нюхавшего пороха на поле брани. Хорошо зная, что «мавр по природе человек свободной и открытой души», считающий «честными тех людей, которые таковыми только кажутся» (I, 3), Яго на этом строит свой низкий и подлый план. Мир Отелло и Дездемоны — это мир искренних человеческих чувств, мир Яго — это мир венецианского эгоизма, лицемерия, холодной расчетливости. Под натиском этого хищного мира и терпит крушение благородный мир любящих. Корни шекспировского трагизма заключены именно в этом.