Литература как социальный институт: Сборник работ

Социальная реальность города постоянно продуцирует эту смазанность традиционных определений, что разрушительно сказывается на традиционных формах общности. Определения половых и возрастных ролей – наименее рационализируемые культурные значения, они в максимальной степени защищены многочисленными запретами на осмысление, инструментализацию, релятивизацию и т. п. Их максимальная ценностная значимость – остаток фундаментальности этих значений в традиционном обществе (прежде всего значений семьи), бывших основными социогенными элементами. Их кризис сказывается в современной культуре и обществе в болезненности этих проблем, частой смещенности их диагноза, «превращенности» их формы. О фиксируемом в массовой культуре напряжении можно судить по гипертрофии демонстрации «мужских» определений категорий успеха в тривиальной, формульной литературе, а также – в ностальгии по утраченной норме, симптомом которой являются временные характеристики сексуальных и семейных отношений, представляющихся «нормальными» и благополучными. «Идеальное» состояние такого рода социального взаимодействия лишено признаков настоящего времени: оно помещается либо в прошлое, либо в будущее, или же наделяется чертами внебудничности, экстраординарности, чудесности («…миллион, миллион алых роз»). Особенно ярко и откровенно радикалы этой нормы проявляются в эстраде, получающей огромную аудиторию средств массовой коммуникации.

Потребность в соответствующей идентификации, таким образом, определяет спрос, интерес и чтение литературы, столь много места уделяющей подобным вопросам. Нормальная сексуальная идентификация – условие ожидаемого вознаграждения в форме социального признания – выражается здесь в усвоении предписанных стандартов ролевого поведения. Инструментализация ценностей, лежащих в основе половых определений, выражается в смене культурных оснований авторитета[126] – превращении аскриптивных определений роли в достижительские, что предполагает интенсивную рационализацию самих ценностей. Общая схема процесса такова: сакральное—ценностное—нормативное—инструментальное. Под нее можно подставить любые содержательные представления, например: божественное – дивное – эстетически-прекрасное – красивое – модное, или: божественно-откровенное – мудрое – культурное – соответствующее высшему образованию и т. д. Тем самым характер доминирования, господства, авторитета, «мужественности» в нормах мужской роли обычно с недосягаемо высоким статусом и рангом связывается (в соответствии с общей тенденцией эпохи) с символами достигаемого успеха (проекция функционального центра культуры), а следовательно, и с рядом занятий, обладающих характерным высоким социальным престижем и соответствующими качествами. Но знаком мужской половой роли, «психологическим» ярлычком социального, прежде всего является достижительность как таковая в ее противопоставлении сохраняющимся предписываемым значениям, по-прежнему являющимся знаменательным компонентом женской роли. Таким образом, подчеркнутый индивидуализм, активизм, преданность делу, успех как таковой и т. п. составляют знаки мужской роли, тогда как пассивность, самоотверженность, верность и др. явные признаки безличного начала (коллективной, родовой, а стало быть, традиционной социальной этики) – соотносятся с женской ролью. Но одновременно эти роли получают добавочные значения – инструментализм мужской роли остается окрашен в цвета повседневности, в то время как значения женского получают модус экстраординарности, праздника, награды для мужского поведения, чудесности и т. п.

Роман-эпопея: некоторые элементы литературной формулы