Литература как жизнь. Том I

Какие мысли в такой момент могли роиться в сознании советского человека с умом и совестью, представляю по своему отцу: при всем старании исполнить служебный долг предвидел неизбежность возмездия за относительную устроенность при всеобщей разрухе, наказание за безопасность рядом с бесчисленными потерями и поголовной бедностью. «Уж слишком вы чистенький!» – приходилось слышать отцу от благожелателей. И удар последовал. Утешением за потерю неплохо оплачиваемой службы стал вынужденный, в поисках средств существования, возврат к занятию, какому мешала ответственная должность. Отец перестал трястись над корректурами и терзаться, выправляя чужие рукописи, он стал сам писать – переводить. Несчастье помогло перейти от службы – к творчеству. Тоже мучительный труд, но удовлетворение приносила присущая отцу способность подать зарубежного автора так, чтобы в хорошем русском переводе он оставался иностранцем (выучка Ольги Петровны Холмской).

В том же фильме Микоши кадры из фронтовых съемок: с криком «За Родину! За Сталина!» идут в атаку и падают убитыми советские солдаты. Судя по тексту за кадром, вмонтированном позднее выпускницей ВГИКа, зря идут и ни за что умирают. Так, по замыслу, должны думать оставшиеся в живых благодаря павшим. О войне создательница фильма, помнила, вероятно, не меньше, чем помню я, поэтому её картина, созданная методом ретроспективной обработки памяти, меня озадачила. Если нельзя придерживаться прежних взглядов, считая их односторонними, то и радикальная ревизия неправомерна. Когда победа становится поражением, каратель – освободителем, вожди народных восстаний – ворами и разбойниками, а колониальная экспансия – хозяйственным освоением, такой пересмотр au rebour, наоборот, гарантирует противоположную односторонность, едва историческое колесо повернется.

«В современном информационном мире изучать историю можно только историографически».

Е. Ю. Спицын. Полный курс истории России (2018).

К проблемам, обсуждаемым сегодня, возвращает меня семейная переписка столетней давности, когда бабушка в Лозанне слушала лекции Парето, а дедушка в Финляндии печатался в местной леворадикальной «Народной газете». Бабушка запрашивала дедушку, что думает он о новой брошюре Каутского, где сказано, что, следуя Марксу, «социализм можно построить только на основе крупного промышленного производства», а Ленин, вроде бы соглашаясь и с Марксом и с Каутским, тем не менее напечатал статью, в которой смеялся над меньшевиками и эсерами, рассуждавшими «о невозможности построения социализма из мелкого крестьянского производства», то есть на уровне тогдашнего экономического развития России.

Своевременного дедушкиного ответа среди уцелевших писем я не нашел, но обнаружил позднейшую отмычку в книге Сидорова, Аркадия Лавровича, одного из учеников Покровского. К тому времени ответ на спорный вопрос о возможности построения социализма сделался догмой, и ученику пришлось стать противником учителя, потому что учитель «поддерживал немарксистскую концепцию об экономической незрелости страны для социалистического переустройства».

Что же немарксистского в представлении о незрелости России?[105] Стал я дальше вычитывать о том, как полемика шла в рамках проблемы узко-специальной – мера финансовой зависимости России от иностранного капитала. Но, как разъяснил Сидоров, «академический вопрос о характере империализма в России связывался с вопросом ленинской теории о возможности победы социализма в одной стране и о “зрелости” русского капитализма в плане создания предпосылок для такого строительства»[106].

У Ленина, как нас учили ещё со школьной скамьи, была теория о возможности социалистической революции в отсталой стране. Ленин признавал, что страна действительно отсталая, зато капитализм развит, пусть неравномерно, с феодальными пережитками, но тут и возможен революционный прорыв, который будет подхвачен в других, высокоразвитых странах, те страны пойдут во главе мирового движения к социализму, а Россия, уступив им лидерство, пойдет за ними.