Литература мятежного века

- И ты, столько лет стоявший у кормила государства, еще и спрашиваешь? - не стал сдерживать своего бешенства Сталин. - Чего же ты стоишь? Ломаной копейки не стоишь! Тебя самого нужно было к стенке, такую слизь! Да ты знаешь, что в схватке за власть не бывает ни близких, ни родных... Женщине нечего делать в политике, пусть занимается своим истинным делом - рожает детей! Вот ее задача! Да и как это при такой службе безопасности не удержать бабу, будь она хоть и царского роду? Кто у вас возглавлял ЧК? Да его на месте расстрелять надо!

- Ну, вот так получилось, не смогли пресечь...

- Не смогли или не захотели? - вновь загремел голос Сталина. Опозорить меня захотели, а заодно и советскую власть? А что ты вообще смог, остолоп и бабник? - сказал Сталин, и на лице у него появилось выражение ни с чем не сравнимой брезгливости. - Пропала держава... все разворовали, к такой матери!"

Проскурин никогда не подстраивался "под авторитетные указания" и не кивал головой в унисон общественному мнению - он оценивал факты, события и лица, опираясь на исторические реалии, на свой личный жизненный и художественный опыт. В процессе познания сути вещей, он, естественно, не всегда был убедителен, но не пытался выдавать свои взгляды, как истину в последней инстанции. Он был в постоянном поиске истины, в беспокойстве, что обеспечивает широту кругозора и глубину ищущей мысли.

Это видно и из приведенного ниже отрывка, приоткрывающего сбои в сталинской политике по кадровым вопросам. Тут с поразительной ясностью показана жестокая внутрипартийная, внутриклановая, назовите как хотите, борьба за власть.

"- Вот, Сосо, здесь твои ученики, - с готовностью пояснил загадочный спутник Сталина, и Леонид Ильич с непривычной, несколько пугающей ясностью, как бывает иногда только во сне или в бреду, слышал и понимал его слова. Все они вышли из тебя, все циники и лицемеры. Ты хотел их видеть, что ж они перед тобой. Убедись, измельчение налицо. Есть цинизм высшей политики и есть цинизм собственного брюха.

- Конечно, легко стоять в стороне и судить, - совсем по-домашнему проворчал он, и, присматриваясь к возглавлявшему стол, с явной заинтересованностью спросил: Этот, что ли, сменил меня, надо полагать? Что-то не припомню таких способных... даже не Жуков, а? Откуда бы? Была еще одна война и он ее выиграл?

- Нет, Сосо, ты ошибаешься, - опять раздался пугающе ясный голос спутника Сталина. - Тебя сменил твой талантливый выученик, вот он. - Он повернулся в сторону Никиты Сергеевича.

- Как? Этот шут? - спросил Сталин, даже не пытаясь скрыть своего изумления. - Невозможно... этого не могло быть никогда! Он же ни одного раза в жизни не взглянул на небо, он его даже не видел...

Его поразили проступившие из стены фигуры со стертыми лицами-масками, - оглянулся на своего спутника за объяснением.

- А-а-а, в масках, - протянул тот с готовностью, - Они, как сам видишь, уже на пороге и ждут...

- Да ведь все они одинаковы, на одну колодку! Что можно различить?

- Внешне одинаковы, тот, второй слева... И следующий рядом с ним вглядись, вглядись, - особый знак, непредвиденная судьба... Смотри, Сосо, у него на голове проступает пятно...

- Значит, этот, второй слева, на очереди? Не перевелись жаждущие и страждущие? Троцкист? Хазарин?

-Не признается, хотя несомненно из них... Теперь назовут иначе воитель духа или даже архитектор мира, - с улыбкой отозвался длиннополый спутник".

Историческая истина гласит, что великий человек способен создавать вокруг себя атмосферу духовной раскованности и творческой деятельности. Но это случается чрезвычайно редко. Это исключение из правил. Ибо обычно за ним тянется шлейф неправых дел, унижения и страха, порождающего человеческие типы с сумеречным сознанием. Истории было угодно, чтобы таковыми оказались именно наследники Сталина - величайшего государственного деятеля ХХ столетия.

Трагедия? Или ирония судьбы?

Что же главный герой романа? В последние годы для Брежнева сны стали второй реальностью, тем спасительным средством, которое явилось главным стимулом его существования. Он жаждал забыться во сне, погрузиться в ирреальный мир, но и боялся его. Он начинал чувствовать, что явь как бы отделялась от него, растворялась в призрачной жути - и это страшило его. Вот и сегодня с надеждой, но и с каким-то беспокойством, проглотил несколько успокаивающих снотворных таблеток и закрыл глаза. Он постарался вспомнить, какой сегодня день, месяц и год, и не смог, но нисколько не огорчился. Тогда он вяло попытался вспомнить название заветного спасительного лекарства, но блаженное и желанное состояние полузабытья уже подступало, действительность, надоевшая и всегда тайно пугавшая его, с ее грубостью, необходимостью все время быть подтянутым, добрым. деловым и всезнающим, окончательно отступала и его накрыла плотная пелена сна. Но все чаще приходили странные, порой пугающие до жути расплывчатые сны, и теперь он только слегка тревожился, что же или кто же навестит его в эту ночь и будет ли она к нему доброй и милосердной.