Литература мятежного века

Писательство - профессия Проханова, и нет ничего плохого, что он, наряду с борьбой за государство Российское, попутно заваливает книжные прилавки многочисленными изданиями своих романов. Тем более, Бондаренко, давно возомнивший себя перестроечным Виссарионом Белинским (который, помнится, никогда и ни при ком не состоял в должности карманного критика) тут же объявляет своего шефа, то бишь Проханова, опять же в своей газете "День литературы", гением, равным безымянному до сих пор автору "Слова о полку Игореве", категорически требует не ждать семь веков, а признать эту истину немедля, - сей призыв тут же подхватывают другие патриотические газеты, радио и дело в шляпе, как говаривал мудрейший, хотя и зело молодой, Александр Сергеевич.

В этом почетном строе несколько особняком стоит Валерий Николаевич Ганичев, "многотрудолюбивый" по весьма своеобразному определению его ближайшего соратника и друга Валентина Распутина, председатель СП России, матерый комсомольский чиновник и вечный руководитель. Сей опять же патриотический деятель широкого профиля, в основном, погрузился в коммерческую деятельность, изо всех сил запасается акциями различных мелких (возможно, и крупных) предприятий, основанных с его помощью внутри и вокруг Союза писателей РФ. О, это величайший труженик всех времен народов и, представьте себе, племен. Судите сами: ведет бурную просветительскую деятельность, сочиняет историческую беллетристику, основывает новые журналы и газеты, активно внедряется в православную церковную жизнь, усердно молится, не пропуская ни одной, даже самой маленькой возможности появиться возле патриарха или хотя бы в его ближайшем окружении, пытается объединить несовместимое, а именно: того же дряхлеющего мизантропа Солженицына с изрядно подмочившем свою репутацию патриотическим направлением в русской литературе и жизни, с пафосом и душевной дрожью счастья публично заявляет, что вручение Распутину двадцатипятитысячной долларовой премии Солженицына есть триумф русской литературы, что он равнозначен официальному Нобелевскому торжеству. Одним словом, в этом великом действе и был во всей красе явлен просвещенному миру новатор-многостаночник, "многотрудолюбивый" Ганичев, совместивший в себе фантастическую изворотливость верхушки бывшего ленинского комсомола, ельцинскую махровую ложь и нахрапистость и либеральный цинизм-растащиловки, и в то же время детскую чистоту веры в свою собственную непорочность, явно затмевающую и непорочность самой Святой Девы...

- Вот какие типы появляются в литературе на изломе тысячелетия в удивительной российской жизни, поражая наше воображение и никакому Гофману или Гоголю с Достоевским с их гениальной фантазией за ними не угнаться. Грядет подлинная революция в способах постижения человека и его души, но не будем отчаиваться, авось, что-нибудь отыщется. Стрелы вашего сарказма губительны.

Много горечи накопилось в душе художника... Такого ироничного и пронзительного Петра Проскурина я еще не знал. Между тем он продолжал.

- С другой же стороны, если спокойно и объективно, как это и положено в серьезном деле, посмотреть на происходящее в России, то ничего плохого и порочного у нынешних деятелей литературы вообще нет, просто идет обыкновенный процесс очередной смены социальной формации и в нем отдельный человек будь он хоть самого превосходительного о себе мнения, ровным счетом ничего не значит. Ну, почему бы и не приватизировать товарищам-господам, оказавшимся в подходящий момент в руководящем кресле, журналы, газеты, издательства, если все вокруг растаскивается и расхватывается, или почему бы Валентину Распутину не взять у Солженицына двадцать пять тысяч зеленых, если другие берут неизмеримо больше, а равно бы Валерию Ганичеву не похвалить его за это, если он сам давно принял условия новой социальной игры? Ну, возьмут другие, и в любом случае, куда боле недостойные. Плетью обуха не перешибешь, а жить-то хочется, и хочется жить хорошо, родным и близким помочь, да и на черный день, если он случиться, неплохо кое-что отложить.

И потом людей среднего уровня нельзя судить по высшим меркам, они порождение среднеарифметического обывательского большинства, как правило, всегда угадывающего и определяющего уровень допустимого риска. Этот уровень присутствует и безошибочно определяется особым инстинктом безликой обывательской массы, которую, в свою очередь, принято определять как н а р о д. А надутые ученые и придворные философы, в угоду власти, тотчас возведут эту, по сути всего лишь инертную прослойку народонаселения, в еще более загадочную, даже мистическую ступень, а там недалеко и до самой высшей истины, указываемой на горизонтах, как правило, целями высшей властной прослойки.