"Отцы и дети" в русской критике. Современная Тургеневу критика, за исключением статьи Н. Н. Страхова, не учитывала качественной природы конфликта и впадала в ту или иную односторонность. Раз "отцы" у Тургенева оставались до известной степени правыми, появлялась возможность сосредоточить внимание на доказательстве их правоты, упуская из виду ее относительность. Так читала роман либеральная и консервативная критика. Демократы, в свою очередь, обращали внимание на слабости "аристократии" и утверждали, что Тургенев "выпорол отцов". При оценке характера главного героя, Базарова, произошел раскол в лагере самой революционной демократии. Критик "Современника" Антонович обратил внимание на относительно слабые стороны базаровского характера. Абсолютизируя их, он написал критический памфлет "Асмодей нашего времени", в котором назвал героя карикатурой на молодое поколение. Писарев, заметивший только правду базаровских суждений, восславил торжествующего нигилиста, не обратив никакого внимания на внутренний трагизм базаровского характера.
(*126) Сам автор "Отцов и детей" оказался, в известном смысле, жертвой разгоравшейся в русском обществе борьбы, спровоцированной его романом. С недоумением и горечью он останавливался, опуская руки, перед хаосом противоречивых суждений: приветствий врагов и пощечин друзей. В письме Достоевскому, который наиболее глубоко понял роман и оказал влияние на критическую статью о нем Н. Н. Страхова, Тургенев с огорчением писал: "...Никто, кажется, не подозревает, что я попытался в нем представить трагическое лицо - а все толкуют: - зачем он так дурен? или - зачем он так хорош?"
Тургенев писал "Отцов и детей" с тайной надеждой, что русское общество прислушается к его предупреждениям, что "правые" и "левые" одумаются и прекратят братоубийственные споры, грозящие трагедией как им самим, так и судьбе России. Он еще верил, что его роман послужит делу сплочения общественных сил. Расчет этот не оправдался: разбилась мечта Тургенева о едином и дружном всероссийском культурном слое общества. Появление романа лишь ускорило процесс идейного размежевания, вызвав эффект, обратный ожидаемому. Назревал мучительный разрыв Тургенева с русским читателем, тоже по-своему отражавший крах надежд на союз всех антикрепостнических сил.
Идейное бездорожье. "Дым". В трудные дни духовного бездорожья, на закате молодости, вновь вспыхнула ярким пламенем романтическая любовь Тургенева к Полине Виардо, всегда спасавшая его в трудных ситуациях. Он познакомился с гениальной певицей, другом Жорж Санд, 1 ноября 1843 года во время гастролей в Петербурге Итальянской оперы и отныне называл это событие "священным днем" своей жизни. Любовь, которую испытывал Тургенев к Полине Виардо, была необычной, одухотворенно-романтической. Средневековое рыцарство со священным культом "прекрасной дамы" светилось в ней. В демократическом кружке Некрасова и Белинского, а потом и Чернышевского с Добролюбовым приземленнее и проще смотрели на "таинственные отношения" между мужчиной и женщиной и к тургеневскому романтическому чувству относились с иронической улыбкой, как к чудачеству аристократа. Тем не менее до самой старости Тургенев любил избранницу своего сердца свежо и молодо, весенним чувством первой любви, в которой чувственность поднималась до чистейшего духовного огня.
Весной 1863 года Полина Виардо простилась с парижской публикой и переехала с семьей в немецкий город Баден-(*127)Баден. Вслед за нею и Тургенев приобрел здесь участок земли, прилегавший к вилле Виардо, и построил дом. Связи писателя с Россией ослабевали. Если раньше его, как перелетную птицу, с наступлением весенних дней неудержимо тянуло в Россию, то теперь наезды в Москву и Петербург торопливы. Он рвется в Баден-Баден. Его письма к единственному светилу своей жизни полны почти юношеских признаний: "Ах, мои чувства к Вам слишком велики и могучи. Я не могу больше жить вдали от Вас, я должен чувствовать Вашу близость, наслаждаться ею,день, когда мне не светили Ваши глаза,- день потерянный". "Я чувствую постоянно на своей голове дорогую тяжесть Вашей любимой руки - и так счастлив сознанием, что Вам принадлежу, что мог бы уничтожиться в непрестанном поклонении!"
Духовная бесприютность, идейная смута, овладевшие Тургеневым в связи с крахом либеральных надежд, еще сильнее прибивали писателя к чужой семье, которую он считал своею и в которой его все любили. В России же он видел теперь лишь брожение, отсутствие всего твердого и определившегося. "Все наши так называемые направления - словно пена на квасу: смотришь - вся поверхность покрыта,- а там и ничего нет, и след простыл..." "Говорят иные астрономы, что кометы становятся планетами, переходя из газообразного состояния в твердое; всеобщая газообразность России меня смущает - и заставляет думать, что мы еще далеки от планетарного состояния. Нигде ничего крепкого, твердого - нигде никакого зерна; не говорю уже о сословиях - в самом народе этого нет".